Затем я пошла по дому, собирая вещи, видеть которые было невыносимо: огромную оранжевую утятницу, приносящего удачу японского кота, любимый клетчатый плед Грея, неровную глиняную пепельницу, которую вылепила я, десяток маленьких будд, расставленных по полкам, — и унесла все это в сарай. Папа либо не заметил, либо нарочно ничего не сказал, даже когда я передвинула мебель, чтобы закрыть зарубки цветными карандашами, отмечавшие рост мамы, Неда, меня и иногда даже Томаса.

После этого я закрыла дверь в комнату Грея, и с тех пор туда не входили.

Бумага камень завернет. Я выиграла.

— Ну и пожалуйста, — пожал плечами Нед, делая вид, что ему все равно и по фигу. Но и он медлил почти минуту, взявшись за дверную ручку, прежде чем повернуть ее. Ногти у него порозовели. Когда он толкнул дверь, она скрипнула. Я задержала дыхание, но рой саранчи не вылетел, землетрясения не произошло — все было так, как год назад.

Что не есть гут, потому что повсюду книги. В два ряда на полках стеллажей от скрипучего пола до косого потолка. Сложены в штабеля у стен. Задвинуты стопками под кровать. Сталагмиты слов.

Нед пролез мимо меня, решительно подошел к окну и рывком распахнул шторы. Я с порога смотрела, как вечерний свет залил комнату, освещая море книг и поднявшиеся пыльные торнадо.

— Ого, — произнес Нед, осматриваясь. — А папа говорил, ты прибралась.

— Я и прибралась! — Я стояла на пороге, не решаясь войти. — Ты где-нибудь видишь заплесневевшие кофейные кружки?

— Да, но… — Нед начал открывать дверцы шкафов и вытаскивать содержимое. В ящиках комода тоже оказались книги. Открыв гардероб, Нед протяжно присвистнул.

Он ничего не сказал, но уставился в недра шкафа, будто увидел нечто странное. Вроде исчезающей тетради дробь дыры во Вселенной.

— Нарнию нарыл или что?

— Гротс…

— Что там? — Я шагнула в комнату, не сводя глаз с Неда, чтобы не глядеть на повсюду развешанные фотографии нашей мамы и на огромную картину над кроватью.

— Гротс, — повторил Нед, не поворачивая головы, будто разговаривая с гардеробом. — Блин, Готти, здесь его обувь.

Вот где таился рой саранчи…

— Я знаю.

— Невыносимо смотреть? — Нед сочувственно посмотрел на меня и присел на круглый стул для пианино. Когда Грей поднимал себе настроение домашним винцом, он распахивал свою дверь и фальшиво барабанил хиты из мюзиклов. «Не точность важна, а громкость», — рокотал он, не слушая наших возражений.

Нед пробежался пальцами по клавишам. Раздались дребезжащие звуки, будто пианино было набито консервными банками, но я узнала мелодию.

Папа оставил на кровати стопку заготовок для картонных коробок. Я подошла с другой стороны, чтобы не видеть картину на стене, и начала собирать коробки, избегая прикасаться к кровати даже через чехол. Здесь спал Грей. Через двадцать четыре часа его сны сотрет Томас.

— Господи, да тут работы на месяц! — воскликнул Нед, ничего не делая. Брякнув по клавишам финальный аккорд, он принялся крутиться на стуле. — Ты не обязана этим заниматься, это же папа все решил.

— Сам ему скажешь или мне сходить?

— Ха. — Он прошел мимо меня к куче книг и начал в ней рыться, не столько разбирая, сколько перекладывая, листая и что-то вычитывая. — Гротбэг, как считаешь, что Томас учудил?

— В смысле? — я нахмурилась, глядя в коробку. Я старалась выровнять книги идеально перпендикулярно, но одна покоробилась от воды — ее уронили в море — и своей кривизной все портила.

— Из-за чего его сюда загнали, — нетерпеливо пояснил Нед, — в деревню, в глушь, в Холкси?

— Загнали?

— Да ладно, сказочки это все про лето на малой родине, — Нед помахал книгой.