Он попытался изобразить легкий клоунский полупоклон, при этом оглядывая самого себя с ног до головы. И только сейчас заметил всю несуразность собственного костюма.

– Тысяча извинений! – крикнул он Варваре, одним пружинистым прыжком вылетая из рубки.

Гюрг проводил его тяжелым взглядом.

– Я бы порекомендовал поторопиться – стартуем через десять минут. Как только дверь закрылась за Вуковудом, Варвара сразу почувствовала усталость и раздражение.

– Неужели так ничего и не придумать? – спросила она, чтобы скрыть и то, и другое. – Отложим старт и подумаем, а? Ведь я точно помню: дрогнуло что‑то под ногами, начало подниматься! И это не было бредом, вас же тоже качнуло, я видела.

– Качнуло, да еще и метра на полтора подняло. И все. За столько лет механизмы не могли сохраниться в абсолютной готовности, еще надо спасибо сказать, что этот пандус опустился. Но подняться, когда скоч заделал все отверстия, не получилось.

– Может быть, слишком велик слой почвы, у механизмов просто не хватило мощности?

– Скорее всего. Но здесь мы бессильны. Так что давай, располагайся поудобнее, я тебя пристегну, а то еще вспорхнешь в невесомости… Он уже распоряжался, как ни в чем не бывало, обретя прежний тон и уверенность, но Варвара вскинула руки, загораживаясь от него ладошками:

– Погоди, погоди, не мешай… Невесомость! Левитры корабля создадут локальное поле невесомости!

Последовала крошечная заминка, и по тому, каким неподвижным стало лицо командора. Варвара почувствовала, что он НЕ ХОЧЕТ ее понимать.

– Ну и что? – проговорил он ледяным тоном.

– Если наш кораблик, наш "пюсик", как вы его называете, немножко приподнимется и зависнет точно над спуском…

– Такие маневры в нижнем слое атмосферы может производить только пилот первого класса. У меня – четвертый. Это значит, что я имею право только задавать кораблю автоматический режим, и ни‑ка‑кой самодеятельности.

– Командор, от тебя ли я слышу? Он криво усмехнулся:

– А ты не подумала о том, что у меня эти права отберут, притом на всю жизнь?

Она порывисто вскочила и, подбежав к командору, положила ему руки на плечи:

– Гюрг, миленький, ведь мы никому‑никому не скажем!

Он даже застонал, но не от ее слов, а от недоступной близости этого смуглого лица с нежным пушком над верхней губой:

– Не‑ет, детей все‑таки нельзя допускать в Пространство! Ты что, не догадываешься, что весь режим работы двигателей автоматически регистрируется самописцами?

– Гюрг, но ведь ты сейчас признаешься, что мог бы это сделать! Что, несмотря на диплом четвертой степени, ты на это способен!

Он взял ее руки ледяными, как у манекена, пальцами и снял со своих плеч:

– А ты отдаешь себе отчет в том, что в этот момент под нами могут оказаться эти вонюч… то есть наши будущие братья по разуму? Они, между прочим, уже мчатся сюда на каких‑то фантастических одрах. Мы ж передавим, перекалечим несколько десятков, и это по твоему – учти! – твоему требованию. А ведь мальчики Тарумбаева ни разу не выстрелили, когда их тут скручивали и волокли. И Вуковуд твой пальцем не пошевельнул. Они не могли стрелять в людей!

Лицо у Варвары не побелело – позеленело.

– Пойми, Варька, – добивал ее командор, – если между вами окажется кровь, человеческая кровь по твоей вине, ты никогда с ним не будешь счастлива. Вы просто не сможете быть вместе.

Она отступила на шаг:

– Ты делай то, что умеешь, командор, а о собственном счастье я как‑нибудь сама позабочусь!

Он бесконечно долго смотрел на нее, словно прощался.