Собрав последние силы, она попыталась выбраться из‑под массы навалившихся на нее мягких шерстяных туш, но единственное, что она смогла, это разглядеть где‑то в недосягаемой вышине тающую полосочку света, которая была сейчас для нее всем – и жизнью, и Вселенной, и тем человеком, которого она наконец нашла этой ночью и так и не смогла остаться рядом с ним.

И тогда в ответ ненужное большое колдовское чутье донесло до нее все отчаяние, всю боль Вуковуда, тоже осознавшего, что он ее теряет. Ни сил, ни мужества больше не оставалось, и она закричала, хотя голос ее не мог пробиться сквозь толщу копошащихся, удушающе смрадных тел:

– Вуки, где же ты, Вуки, да помоги же мне, Вуки, Вуки…

А потом было беспамятство, в котором она, уже ничего не видя и не слыша, продолжала инстинктивно отбиваться, пока не пришло полное оцепенение; сколько оно продлилось, определить было совершенно невозможно, но когда сознание разом вернулось, первое, что захлестнуло – радость. Можно было свободно дышать! Еще не открыв глаза, Варвара потянулась и тут вдруг ощутила в руках что‑то мягкое и ворсистое. Шкура? Когда это она успела? И мгновенный липкий ужас: да ведь это же шкура чартара!

Она взвизгнула и, оттолкнув от себя этот жуткий трофей, широко раскрыла глаза, заранее пугаясь тому, где она окажется.

Это была рубка, почти неотличимая от той, в которой она несла вахту на "Дункане", и такое же кожаное кресло, и сусанинский свитер на полу, и напротив пригорюнившийся Вуковуд в меховой жилетке на голое тело. Она наклонилась, потянула к себе свитер и вдруг, уткнувшись в него лицом, постыдно заревела.

Послышался щелчок сдвинувшейся в сторону дверцы, шаркающие шаги. Варвара утерлась кулачком и с удивлением подняла глаза. Надо же, это Гюрг, а она и не узнала! И что с человеком сделалось, прямо почернел, как головешка. И его, значит, доконали троглодитики мохнатые.

– Простите меня, – кротко проговорила Варвара. – Раскисла. Он как‑то искоса глянул на нее сумрачным глазом, поставил на пол термос – как раз посередине между Варварой и Вуковудом – и совершенно очевидно впал в маяту: то ли уходить, то ли оставаться. Это так не вязалось с образом величественно шагающего покорителя чужих земель, возложившего к ее ногам невиданную добычу – крапчатого тапиренка, героически аннексированный ужин аборигенов, что девушке стало не по себе. Что‑то за этим крылось. Нападение чартаров она помнила, но вот дальше…

– Что случилось? – не выдержала она. – Почему не взлетаем?

Гюрг с Вуковудом переглянулись.

– Видите ли, – Вуковуд поежился, обхватив себя за голые локти, – вопрос‑то ведь остался открытым: что делать?

– С кем?

– Не с кем, а с чем, – в голосе командора как‑то странно сочетались жесткость и безразличие. – Я предлагаю поставить вокруг всего спуска силовую защиту и вызвать комплексную экспедицию с Большой Земли. В виде исключения ей позволят сесть. Вскроют хранилище, исследуют содержимое, закроют.

– Нет, – твердо возразил Вуковуд. – Защита у нас никудышная, не чета строителям Пресептории. Пока на Большой Земле будут разводить большие академические дебаты, пока соберут и доставят сюда экспедицию… Учитывайте, что каждый перелет не гарантирован от случайностей. Полетит какой‑нибудь генератор, или солнышко здешнее батареям не подойдет, и чартары прорвутся к дверям хранилища. Дальнейшее непредсказуемо. Поэтому я считаю, что мы должны попросту засыпать весь спуск, как могилу Тутанхамона. Пока.

– Пока – это до прибытия комплексной экспедиции? – спросил Гюрг.