Под аплодисменты Уимз сел. Монбоддо, с полузакрытыми глазами, улыбался в стол. Поднявшись на ноги, он оперся одной рукой о стол, другую спрятал в карман и склонил с улыбкой чуть набок голову. Выждал, пока стихнут аплодисменты, перешептывания, кашель и шарканье ног. В наступившей тишине его фигура, в позе небрежной, но неподвижной, приобретала все большую мощь и величие, и большой круг гостей сделался похож на ряд резных статуй. Ланарк поразился тому, как тихо ведет себя такое обширное собрание. Тишина давила, словно хрустальный пузырь, заполнивший верхнюю часть палатки и упершийся ему в макушку; Ланарк мог бы в любой миг разрядить атмосферу, просто-напросто выкрикнув ругательство, но он прикусил себе губу, чтобы удержаться. Монбоддо заговорил:

— Есть люди, которым скромность дана от рождения. Есть люди, которые ее усваивают. А есть такие, кому она навязана. Боюсь, что сэр Тревор решительно отнес меня к последней категории.

Многие засмеялись, и громче всех Уимз.

— Некогда я был молодым и амбициозным начальником отделения. Я открывал новые горизонты, у меня бывали творческие озарения, которые — поверьте, друзья, — граничили, как мне кажется, с гениальностью! Что ж, дерзость моя была наказана. Ныне я стою на самой вершине нашей гигантской пирамиды и более не созидаю. Мое дело — воспринимать, согласовывать и продвигать блестящие идеи молодых коллег, положение которых позволяет им действовать активно. Я изучаю варианты и без лишних эмоций отбрасываю те из них, что не соответствуют нашей системе. Такая работа задействует лишь очень малую долю человеческого ума.

— Ерунда! — жизнерадостно выкрикнул Уимз.

— Нет-нет, друзья мои, не ерунда. Обещаю, что уже через три года все те ограниченные навыки, которые требуются от главы совета, станут доступны гуманоидным схемам «Квантума — Кортексина», равно как ныне они способны выполнять обязанности секретарей и особых полицейских. Возможно, я стану последним лордом Монбоддо, полностью относящимся к человеческому роду. Эта мысль весьма польстила бы моему немалому тщеславию, если бы не прогресс в делах правления, который все заметят после этой перемены. Внезапно наступит всеобщее резкое ускорение. Да, нынешнее человеческое правление балансирует на грани. Но прежде чем обрисовать перспективы, я должен рассказать о шагах, которые нас сюда привели.

Итак, перенесемся на шесть тысячелетий назад и, взглядом зорче орлиного, посмотрим с Солнца на третью его планету: влажный и плодородный сине-зеленый шар. Пустыни не столь обширны, как сейчас, джунгли же, на тучных почвах, распространились шире, реки, засоренные кустарником, плавно переходят в болота. Нет ни полей в живых изгородях, ни дорог, ни городов. Присутствие человека прослеживается только в том месте, где западный край шара вкатывается в ночную тень. На этом туманном изгибе зажигаются далекие проблески: то жгут костры охотники на лесных прогалинах, рыбаки в устьях рек, кочевники-скотоводы или земледельцы, обосновавшиеся на тощих почвах между пустыней и джунглями, так как нас слишком мало, чтобы отвоевать у леса хорошую землю. Наши крохотные, размером с племя, демократии распространились по всему миру, однако куда больше, чем мы, на него влияют наши близкие родственники, белки: от них зависит выживание некоторых древесных пород. Мы живем здесь уже полмиллиона лет, но история, то есть бурные столкновения из-за принципов и дележ собственности, еще не началась. Не удивительно, что первые историки считали, будто мир был создан каких-нибудь несколько веков назад. Не удивительно и то, что, по мнению позднейших теоретиков, доисторические люди были инфантильны, дики, грубы и проводили время в противоборствах и совокуплениях еще более варварских, нежели в наши дни.