Закончив свою тронную речь, Данила должен был протянуть ему слегу и полувытянуть на землю, с тем, чтобы мы могли убраться подальше от этого нежданного грабителя. А он, не посоветовавшись со мной, нагнул Зенону толстый куст можжевельника. Как ведро из колодца, утопленник выскочил на сухую землю. Он был грязный, как черт и злой. В его руках моментально оказалась моя слега. Наши роли зеркально поменялись местами.

Мы с Данилой из пастырей превратились в заблудших овец.

– Стоять! Урою!

Пришлось еще, по приказу спасенного, на себе через болото тащить икону и выслушивать нелицеприятные оценки, даваемые нам неблагодарным крестником.

– Пшли вперед!.. О гаманоиды, скоты!.. О племя ранее, младое с вывихом… О искусители невинных душ… О, как мне быть, как быть, как быть?.. На…поле…он сейчас резвится!

– Наполеон сейчас резвится! – зашептал мне на ухо Данила, перетолковав по своему слова утопленника, – Ты слышишь, что он болтает? Да он сумасшедший, этот Зенон-Наполеон.

В этот момент мы, наконец, ступили на сухую землю. Кони мирно стояли под деревьями, дожидаясь нас. Увидев оседланных лошадей, сумасшедший спросил нас:

– Вы кто?

У нас с Данилой, когда мы участвовали в разборках с другими кампаниями, обычно мой дружок из-за осанистого, внушительного вида и острого языка выступал в роли представителя-толкача наших интересов. Его железные доводы, встречаясь с чужими медноголовыми аргументами, разбивали противника в пух и прах.

Хотя сейчас был не тот случай, но сработал условный рефлекс. Данила скептически оглядел с ног до головы человека, выдающего себя за Наполеона и, перейдя на болотный диалект, решил подровнять себя к императору:

– Я княжеский сын Данилко, а он чернец Андрей по прозвищу Рублев.

После заявления Данилы, теперь Зенон-Наполеон смотрел на нас, как на умалишенных.

– Какой Андрей Рублев, иконописец?

– Инда, ей, славный богомаз!

Мой приятель перевел дух. Здорово у него получилось, с пафосом. Данила раньше пел в церковном хоре. Вот его память мы сейчас нещадно и эксплуатировали, стараясь подстроить говор под наш наряд четырнадцатого века, в который собирались одеться. Вдруг сумасшедший поверит. Зенон с интересом рассматривал княжескую одежду моего друга. А Данила вдруг улыбнулся и сказал мне:

– Ну-ка подай корыто.

Он взял его в руки и вышел вперед.

– Аз прими от мени богоподобную ендову, ампиратор Наполеон!

Данила закончил свой треп и теперь со вниманием ждал, что ответит ему наш крестник.

– Княжий сын говоришь?

– В скит идэмо, к старцу Прохору.

Данила вытер со лба выступивший от напряжения пот. Угораздило же нам связаться с сумасшедшим. Мы внимательно наблюдали за Зеноном. Минутные колебания появившиеся на его лице, совершенно пропали, он еще раз окинул нас неожиданно жестким взглядом, и вдруг приказал Даниле:

– Пороть придется тебя Данилка! Мозги вправлять! – в руках у него вместо слеги вжикнули прутья.

Отблагодарил нас дураков, называется. Мой друг просто опешил от такой перспективы. У него от неожиданности задрожал голос, и даже навернулись слезы на глазах.

– Я – княжеский сын.