– Я – княжеский сын. Меня, пороть нельзя.

– Тебя нельзя?… Еще как можно, – уверенно заявил Зенон. – Ну-ка гони сюда порты и жупан, и рассказывай. А где соврешь, там розгами получишь, – в руках спасенного вжикнули прутья.

– Клянусь говорить правду, и только чистую правду, – передавая, сапоги и штаны, а затем и расшитый кафтан, клялся Данила. Моя одежда осталась при мне.

Кто спрашивается, заставлял нас тащиться за тридевять земель через болота в Большие Кабаны и искать себе приключения на одно место. Где мы должны были сейчас быть? Там, возле кинооператора, под охраной милиционеров, рядом с красивыми женщинами и завидующими нам толпой наших сверстников, нежились бы в лучах непонятно как свалившейся на нас незаслуженной славы.

А где мы? На краю болота. Сидим теперь в плену у шизанутого Зенона-Наполеона и со страхом ожидаем, что он еще придумает и отмочит. А то, что придумает, можно было даже не сомневаться, про таких обычно говорят, у них – нестандартное мышление. На всякий случай у себя в кармане, я держал ножик с открытым лезвием.

А спасенный Зенон отобрал у Данилы красивую одежду княжеского отпрыска, и стал примерять ее на себя, а нам устроил форменный допрос.

– Так…с, рассказывай с самого начала, – приказал он к Даниле, который остался в одних трусах и носках.

Тот, печально вздохнул.

– С начала, так с начала, так бы и сказал. Итак, сначала Бог сотворил небо и землю, и сказал Бог: да будет свет и дал свет.

– Стой, стой…, тпру ты слишком далеко забрался, – перебил его Зенон, – ты давай ближе к нашим дням и не извращай факты. Что еще за веерные отключения и включения богом света?

– Значит, от рождества Христова?

– От тех дней, как ты попал сюда, – рассвирепел Наполеон. – И про женщин красивых не забудь. Итак…

Данила с беспокойством посмотрел на розги в руках Зенона. Пришлось мне заступиться за друга.

– Достопочтенный немой Зенон, позволь мне удовлетворить твое любопытство и провести по райским садам и кущам северной земли. Хотя наши нивы не столь плодородны как в долине реки Нил, но те цветы или вернее фрукт, что тебя интересует, вырастает именно здесь отменно прекрасным. Все подиумы конкурсов мира забиты нашими представительницами. А у нас…

– Ты можешь быть ближе к делу?

– Могу.

Слава богу, я раскусил этого немого Зенона. Это же обычный – бабник. Сколь не таись, не маскируйся, не привязывай свое бытие к субстанции духа, а сущность твоя все равно вылезет наружу. Я стал рассказывать.

– Мы с Данилой, снимаемся в кино, в историческом фильме, где нам достались незначительные роли. Есть там и красивые женщины, например Княгиня.

– О…, о…, мой юный друг, – застонал Зенон, – я слушаю дальше.

– Так вот, обычно в кино на первые роли берут отменных красавиц. Они сначала по конкурсу отбираются в кинематографический институт, чтобы и ножка, и мордашка, и бюст, все соответствовало эталону красоты, а потом их учат лет пять, как завлекать мужиков. Мужиков то много, а красавиц мало, вот и приходится их с экрана показывать, чтобы руками не лапали. Всем хочется прикоснуться к прекрасному, но удается только немногим. Обычно это главный режиссер, или главный герой, или какой-нибудь шустрый молодой каскадер. Они рядом с прекрасным цветком с утра до вечера толкутся, и иногда им удается сорвать один или два лепестка с дивной розы.

– Вау…, – завыл Зенон. – Доходчиво рассказываешь. Давай дальше, про вас.

– А чего про нас.