– Придурок! – перебил я его, – ты хоть в массовку попади!

– Это не вопрос, – самоуверенно заявил Данила, – главное давить на него сразу с нескольких направлений. Победа – нигде легко не дается.

– Дрыхнешь соня, до обеда? – приветствовали мы ее.

Она обиделась и съязвила:

– Вы бы лучше в таком виде здесь больше не показывались!

– А что случилось?

– Соседи ребенка повезли от заикания лечить. Сначала думали икота, а потом про вас вспомнили.

– А не врешь?

– Только уехали.

Чем хорош прикид под ирокеза с Данилиными усовершенствованиями, так это своей универсальностью. Как только тень тревоги набежала на его сократовское чело, мой дружок пришпоренный дурными предчувствиями сунул голову в бочку с дождевой водой. Мыло, цементирующее гребешок, моментально растаяло, потекло и смыло со щек нарисованную углем и зубной пастой маску дикаря, и через минуту умытое розовое лицо моего дружка светилось счастливой улыбкой баловня фортуны.

– Мы теперь с Максом не ирокезы, – успокоил он нашу подружку, – мы теперь станем их зеркальным отображением.

Смывая модную дурь следом за своим приятелем, краем уха я прислушивался к бестолково-язвительному разговору Насти и Данилы.

– Дурак, он и в Польше дурак, его учить, что мертвого лечить. Что ты можешь в зеркале увидеть, какое отражение?

– Если я в зеркало посмотрю, – загудел Данила, – то увижу – умное лицо. А вот что ты в нем по полдня высматриваешь, мне непонятно? Прышики, что ли?

– Я любуюсь собой! – нахально, заявила Настя.

– Ну и любуйся, кому ты была нужна?

– А ты кому нужен?

– Я?…Я всем нужен. Ты знаешь, что кино приехало?…Между прочим, кинорежиссер Михалыч берет меня на заглавную роль. Вот! Не то некоторых…

Боже мой, в словах не передать какие только эмоции внезапным шквалом не пронеслись на побледневшем, страдальчески обиженном лице нашей подружки, когда я, подтверждая его глупый треп, кивнул головой.

– Есть такое дело! Дуракам, всю жизнь везет.

– А что…, а где…, а как?

Пришлось Даниле, напрячь фантазию. Я слушать не стал его брехню, а она поверила. Как блюда за праздничным столом, одно чувство у Насти, сменялось другим. Недоверчивость сменилась завистью, потом обидой на нас, и под конец проклюнулась честолюбивая надежда на свой собственный фарт.

Настя, не стесняясь нас, вела форменный допрос и одновременно рассматривала себя в зеркало, висевшее над рукомойником во дворе. Ее родители, приехавшие на обед, подтвердили сногсшибательную новость, что у нас за городом будут снимать отдельные эпизоды исторического фильма, и что завтра в девять утра будет набираться массовка.

– А Данила в нем князя будет играть, вот! – объявила им дочь.

Мой дружок скорее потянул меня за руку. Навешать лапшу на уши современным предкам нашей подружки будет тяжеловато, это не легковерная Настя.

– Куда же вы, а обедать?

Честно говоря, я бы тоже отведал тарелку украинского борща у Настиных родителей. Ее мать знала какой-то особенный секрет его приготовления. В любое время года капуста так и хрустела на зубах. Однако град вопросов, ответы на которые не знал Данила, прибил на корню, проклюнувшиеся было ростки моего аппетита.

– Как-нибудь потом, – сказал мой дружок.

– Ты чего? – зашипел я на него.