— Профессор, — сказал Ларин, — но ведь и моя мама точно так же могла проходить через турникет в метро.

— Твоя мама обладала очень многими способностями и даже очень редкими.

— Если я буду хорошо учиться, много заниматься, совершенствоваться, то я смогу узнать, где моя мама?

Глаза завуча сверкнули:

— Урок закончен, Ларин.

По голосу Егора Вячеславовича мальчик понял: дальше разговаривать профессор не расположен.

Придя к себе в комнату, глядя на портрет мамы, Ларин размышлял: «Все они что-то знают о тебе, мама. Почему они не хотят рассказать мне, боятся, что ли? А чего они боятся? Но я сам во всем разберусь. Ты же меня учила быть упорным и не отступать от намеченной цели. Я добьюсь своего, обязательно добьюсь!»

Будни пролетели почти незаметно. Ларину казалось, что он уже целую вечность учится в школе на Фабрике Волшебства.

Дни были насыщены уроками, занятиями, разговорами. Не было времени оглянуться, задуматься, пожалеть себя. Настали выходные. Уже в пятницу вечером за многими из ребят приехали родители. Ларин так и не смог понять, знают ли папы и мамы о том, чему учатся тут их дети. Все учителя были одеты самым обыкновенным образом. Никаких тебе широкополых шляп, плащей с красной подбивкой, волшебных колпаков со звёздами. Разговоры с родителями велись самые что ни на есть заурядные: «Ваш сын… ваша дочь… делает успехи, но неплохо бы с ней… с ним… поговорить, чтобы больше внимания уделял… уделяла… математике. Понятно, все дети ленятся, но надо думать о будущем. Математика каждому пригодится в жизни…»

Пётр всматривался в лица родителей и наконец понял, что среди них есть те, кто понимает, в какую школу отдали детей, а сейчас просто подыгрывает учителям, чтобы не спугнуть остальных, понятия не имеющих, что их детей учат доброму волшебству. И таких — осведомлённых, «продвинутых», как назвал их для себя Ларин, — было большинство.

Ему было грустно наблюдать, как счастливы другие дети, у которых есть и мать и отец. Как ему хотелось, чтобы в воротах парка показалась отцовская машина! Он даже с закрытыми глазами видел, как легковой автомобиль подкатывает к крыльцу, а он бежит и кричит: «Папа, папа…»

Но стоило открыть веки, и тут же приходило понимание, что отец уже никогда не приедет. Однако мечтать не запретишь. Ларин снова мечтал о том, что придёт время, и он окажется дома за праздничным столом. Мама внесёт из кухни свежеиспечённый пирог, а отец встанет, обнимет её и ласково посмотрит на сына, мол, видишь, какая у нас хорошая и добрая мама…

В субботу утром детей в школе стало ещё меньше, приехали родители тех, кто жил подальше и не смог приехать в пятницу сразу после работы. Остались лишь те ученики, у кого родители жили совсем далеко — за день не доедешь. Светило солнце, был один из тех ласковых осенних дней, когда кажется, что лето ещё не кончилось, когда даже подумываешь, не сходить ли искупаться на озеро. Но стоит подойти к воде, опустить в неё руку, и сразу же всё желание купаться улетучится как утренний туман.

Часть учителей тоже разъехалась. Учителя — тоже люди, у них есть родственники, обычные заботы. На выходные в школе обязательно оставляли дежурного учителя, который должен был следить за порядком. В эти дни дежурила Изольда Германовна, которая с надменным видом прохаживалась по аллейкам парка. На рукаве у неё ярко горела красная повязка с вышитой золотой тесьмой надписью — «Дежурный».

Ларин понуро шёл по дорожке, подбивая ногой сухую сосновую шишку. Шишка никак не хотела катиться ровно, так и норовила улететь в траву. Увлёкшись, Пётр не заметил, как навстречу ему вышла Изольда.

— Ларин, — услышал он строгий голос учительницы и, хоть не делал ничего плохого, тут же смутился.