— Я не знаю, как мне лучше сейчас поступить, Витожинский. Пока я собираюсь прервать романтическую прогулку учительницы и господина поручика. У меня есть на то основание: я считаю своим долгом ознакомить коллегу с ситуацией относительно крестьянских детей, с которыми ей предстоит работать.

Последние слова Ситников произнёс надменно-театральным голосом.

— Они должны быть у озера. Что ж, поспешим, — сказал он. — Вам, Витожинский, лучше остаться здесь и поменьше попадаться на глаза господину поручику. И прошу вас, поверьте — в моём лице вы обрели если не друга, то человека, всемерно понимающего мотивы ваших поступков. Ваших и сударыни Северины.

Продираясь сквозь заросли, Ситников потащил Петра к озеру. Пётр нащупал в кармане Свисток. Всё говорило ему о том, что развязка событий вот-вот наступит.

Впереди просветлело, влажный воздух минут сорок спустя подсказал Петру, что озеро находится совсем близко. Две фигуры застыли у обрыва, из которого торчали корни огромного дерева. К этому дереву прислонилась спиной молодая женщина. Рядом, выпятив грудь, стоял поручик Зайченко.

Пётр прищурился, стараясь разглядеть черты его лица. Никакого сходства с Русланом Зайченко. Разве что взгляд — столь же наглый взгляд человека, наслаждающегося своей вседозволенностью.

— Представляете, сударыня, — донеслось до Петра, — случается иногда, что поздним осенним вечером или ночью едешь по служебному поручению, и кажется, вот так в темноте будешь ехать бесконечно. Кажется, что никогда не окончится эта ночь, а впереди у тебя только хлябь, грязная дорога, голые поля и безнадёжность. И вдруг, когда уже сливаешься с этой горькой тишиной, с этим вечным одиночеством, видишь впереди сверкающий меж деревьев огонёк. Приближаешься к нему и видишь светящееся окошко, за которым рассчитываешь найти приют и ласку… Немного ласки, тепла… — Вы понимаете меня, сударыня Северина?

Звонкий женский смех всколыхнул тишину над озером, заставив птиц защебетать испуганно и встревоженно.

— Вы очаровательны, поручик. Никогда прежде не встречала жандарма, который так искренне старался бы облекать похабности в напыщенную форму.

Дальше Северина добавила что-то ещё, чего Пётр не расслышал.

— Как понимать ваши слова, сударыня? Вы… Как вы смеете так говорить с офицером Его Величества?!!

Ситников решительно двинулся к берегу, оставив своё укрытие, однако Северина, не дожидаясь помощи, нервно зашагала вдоль берега. Поручик Зайченко дёрнулся было за ней, однако, подумав, застыл на месте. Хищная улыбка появилась на его лице.

— Недоразумение с новой учительницей, господин офицер? — последние слова Ситникова предназначались как раз для того, чтобы Зайченко не сомневался в том, что учитель слышал последнюю часть разговора.

— Вы подслушивали, учитель?

— Нет, новая учительница говорила достаточно громко. Простите, я должен её догнать. Собирался рассказать ей о ситуации с местными будущими учениками.

— Боюсь, что сударыне народолюбице не пригется собрать своих воспитанников в школь. ном классе. Так что не трудитесь, i учитель.

— Что вы имеете в виду?

— Гнездо бунтовщиков, свитое ими под самым носом его сиятельства.

Лукавить было бессмысленно. Это хорошо понимали и поручик, и Ситников, и притаившийся в кустах Пётр.

— Вы… У вас поднимется рука на женщину?

— У меня — нет. У того, с кем ей придётся беседовать в Третьем отделении, — возможно. Впрочем, она столь хороша собой, что, возможно, удостоится лучшего обращения, нежели её родственник Вито-жинский, который напоминает мне, простите, того страуса, который невинно демонстрирует свою заднюю часть, высунув её из песка, в который он предварительно спрятал голову.