Потянулись тоскливые, ничем не заполненные минуты. Все по-прежнему чего-то ждали. Петру было тяжелее всех, потому что он не знал, чего ждёт. Кроме того, поведение капитана, которое при свете звёзд показалось ему просто загадочным, теперь, в тумане, стало выглядеть попросту пугающим. Похоже, Свисток придерживался того же мнения, потому что не подавал никаких признаков жизни, как будто его и впрямь здесь не было.

Потом в серой туманной мгле возник странный рокочущий звук, показавшийся Петру удивительно знакомым. Капитан Раймонд на мостике вполголоса помянул чёрта; со стороны камбуза донёсся протяжный тоскливый вздох толстого кока. Звук приблизился, стал громче, и вскоре в тумане загорелся красный фонарь. Он трижды вспыхнул и погас; капитан отдал команду, бородатый боцман с огромной неохотой пробормотал заклинание, и на грот-мачте «Каракатицы» потух розовый фонарь, а на его месте разгорелся ярко-зелёный.

Тогда странный металлический рокот в тумане стих, и снова стал слышен негромкий плеск волн. Пётр заметил, что туман уходит, рваным серым одеялом сползая от носа к корме. Наконец палуба полностью очистилась от косматых сырых прядей, и в то же мгновение впереди вспыхнул ослепительно яркий свет. На палубе «Каракатицы» стало светлее, чем днём. Каждый гвоздь в обшивке, каждая деталь такелажа были видны до мельчайших подробностей, как сквозь увеличительное стекло. Слепящее световое пятно медленно приближалось; на него было больно смотреть, и Пётр поневоле отвернулся.

— Постройте команду, капитан, — раздался в тишине громкий, как из мощного репродуктора, голос.

Голос был какой-то металлический, совершенно лишённый интонации и даже слегка дребезжащий, как будто говорили в дырявое жестяное ведро. От него закладывало уши и почему-то хотелось сжаться в комочек и сделаться незаметным. Свисток в кармане у Петра при звуках этого голоса беспокойно шевельнулся и опять затих, затаился.

— Да уж не без этого, — проворчал капитан. — Команде построиться на деке! — зычно приказал он и стал спускаться с мостика, тяжело топая своими грубыми башмаками. Лицо у него было хмурое и даже злое, но, как только капитан очутился на палубе и повернулся лицом в ту сторону, откуда доносился металлический голос, на нём расцвела льстивая улыбка.

Команда живо выстроилась на квартердеке лицом к левому борту. Петру, как самому низкорослому, досталось место на левом фланге, в самом конце шеренги, и он подумал, что, стоя здесь, вряд ли сумеет затеряться среди других матросов. Источник нестерпимо яркого света приблизился вплотную, скользнул в сторону, и Пётр успел разглядеть низкий тёмный силуэт другого корабля, прежде чем тот с глухим стуком коснулся борта «Каракатицы». На единственной короткой мачте неизвестного судна горел мощный фонарь, который вернее было бы назвать прожектором. Теперь его луч был направлен вдоль борта «Каракатицы», упираясь в плотную стену тумана, неподвижно стоявшую в десятке метров за её кормой.

Теперь, когда корабли стояли борт о борт, Петру была видна только эта мачта — совсем короткая, заметно скошенная назад и совершенно лишённая такелажа. Ни рей, ни парусов не было на этом сером наклонном шесте, а был только фонарь в цилиндрическом жес-I тяном корпусе да ещё какая-то плоская металлическая тарелка на самом верху. Всё это выглядело очень знакомо, но Пётр решил, что скорее всего ошибается: того, что ему почудилось, здесь, на Островах, просто не могло быть.

Внизу глухо залязгало, заскрежетало железо. Над бортом «Каракатицы» появился конец металлической лестницы, оснащённый двумя крюками. Крюки со стуком вцепились в белый фальшборт, как когти какого-то хищника, и тот тяжело заскрипел, когда кто-то, до поры невидимый, стал подниматься по лестнице.