– О! Вы, собственной персоной! – Радостное удивление оживило его черты.

– Я, собственной персоной, – подтвердил я.

Возня с ротатором действовала на нервы, и я немного злился.

– Позвольте… – заискивающе проговорил пришелец, нимало не обескураженный моим тоном, и вручил мне маленькую белую картонку. Я взял ее, тотчас заляпав чернилами (проклятый ротатор не желал марать бумагу, зато меня пачкал весьма охотно).

Но не будем отвлекаться. На картонке было начертано: «Мортимер Юстэли. Диковины. Импорт и экспорт. По предварительной договоренности».

Я спросил:

– По какой договоренности? Чьей? С кем?

– Прошу прощения?

Я показал ему картонку, надпись на которой еще кое‑как проступала из‑под слоя свежих чернил.

– Тут сказано: «по предварительной договоренности», – сообщил я. – По чьей договоренности?

Глубокая задумчивость мгновенно уступила место зычному смеху, исполненному, судя по всему, искреннего веселья.

– О, понимаю! Это вроде как «по договоренности с поставщиками того‑то и сего‑то ко двору его величества такого‑то и сякого‑то и ее светлости как‑бишь‑звать‑твоего‑дядюшку»? Нет, в данном случае эта надпись имеет совсем другое значение. Я вам не горшок с повидлом.

В каком‑то смысле слова он был самым настоящим горшком с повидлом: эта слащавость, этот бархатный воротник, эти остроносые туфли. Но я прикусил язык и ничего не сказал.

– Надпись означает, – не теряя времени, продолжал Юстэли, – что я встречаюсь со своими покупателями по предварительной договоренности. Все очень просто.

– А… – я снова взглянул на карточку. – Но тут нет ни адреса, ни телефона. Как же люди договариваются с вами?

– Милый юноша, – обратился он ко мне, несколько уклонившись от истины, – не могу же я давать вам объяснения, стоя в подъезде.

– Ой, извините. Заходите. У меня беспорядок, уж не обессудьте. – Я малость стушевался, витиевато раскланялся с ним и отступил, пропуская гостя в дом.

Он оглядел мою гостиную с застывшей вежливой улыбкой, которой та вполне заслуживала, но воздержался от каких‑либо замечаний. Вместо этого пришелец, едва я закрыл дверь, сразу же возобновил прерванный разговор (мне бы так уметь).

– Покупатели, – сказал он, – никогда не назначают мне время. Все дело в том, что… – Тут он вдруг настороженно заозирался, словно его встревожила какая‑то внезапно пришедшая в голову мысль. – Не опасно ли вести беседу в этих стенах?

– Конечно, нет, – ответил я. – С чего бы вдруг?

– У вас в квартире нет… клопов?

– Ну, вообще‑то раз в месяц приезжают с санэпидемстанции, но в таком квартале, как наш, вряд ли можно надеяться…

– Нет, нет! Я имею в виду микрофоны. Подслушивающие устройства.

– Ах, вот вы о чем! Да, конечно, этого добра хватает. Главным образом в штепсельных розетках и еще в нескольких местах. Но эти штуки больше не работают.

– Вы уверены? Вы отключили все до единого?

– Ну, скажем, большинство. Крысы сгрызли проводку. Тот микрофон, что был в бачке над унитазом, сожрала ржавчина. Думаю, на заводе сдуру сделали его не из того материала. А тот, что был в холодильнике, я облил молоком. Вот тут, по краям кушетки, стояли два светильника, но ФБР подменило их, поставив такие же с виду, только с микрофонами внутри. Их унесли взломщики, когда забрались ко мне, и вот уже года полтора меня вообще не прослушивают. Только телефон, разумеется. А что?

– Мои слова предназначены только для ваших ушей, – он подался ко мне.