– А для осмотра квартиры? – спросила я.

– А с осмотром или обыском жилища участковый может зайти на основании постановления следователя или дознавателя.

– А если мы втроем сейчас организуем вам тут массовые беспорядки? – не сдавалась Ирка.

– Уже не вдвоем, а втроем?! – Участковый, судя по тону, расстроился.

Странно. Казалось бы, чем больше неравнодушных представителей общественности, тем лучше, да?

– Ширятся наши ряды, – констатировала подруга и похлопала по плечу несколько растерянного Кружкина, чего Чайковский, конечно, видеть не мог.

Я отодвинула ее плечом и предложила другой вариант:

– Валерий Петрович, если не ломать дверь, а войти с ключом, оставленным хозяином квартиры, так можно?

– Кому оставленным?

– Э-э-э… Скажем так, кому будет нужно. Вот вам сейчас нужно, значит, можно считать, что вам он и был оставлен!

– Лично мне Олег Голованов никаких ключей не оставлял. А вам?

– Лично мне тоже, но, знаете, некоторые люди прячут ключ под ковриком. Так, на всякий случай.

– Елена! Это каким же надо быть идиотом, чтобы оставить клю… Кгхм. И вправду – ключ под ковриком! – удивился участковый. – Как вы узнали?

– Что‑то мне подсказало, – уклончиво ответила я.

– Не иначе, мышечная память, – язвительно прошептала Ирка.

Я показала ей кулак, и она замолчала.

– Открывайте дверь, Валерий Петрович, – проворковала я в трубку, ощущая себя факиром, с помощью дудочки гипнотизирующим кобру. – Смелее. Вы вправе. Вы должны. Вам же надо установить обстоятельства несчастного случая.

Вместо ответа из трубки донесся стук, затем голос: «Откройте, полиция!» Потом – я показала товарищам большой палец – проскрежетал ключ и клацнул замок.

А потом грохнул выстрел.

Как мы летели!

Так не летят гуси-лебеди с украденным Иванушкой, утки с путешествующей VIP-лягушкой, орлы с подкопченными гномами и хоббитом и даже почтовые голуби с письмами повышенной важности.

Так летят только пули. Четко к цели, зловеще свистя и не замечая препятствий.

Повезло: ворота во двор еще не закрылись за только что въехавшей мусорной машиной, иначе мы врезались бы в ограждение, оставив в нем пробоины в виде силуэтов бегунов. Мы даже не переговаривались на бегу, да и незачем было: все понимали, что прояснить ситуацию возможно только на финише.

Опять повезло: одна из лифтовых кабин как раз стояла на первом этаже. Мы ворвались в нее, бесцеремонно затолкав в угол бабку с палкой и одышливой толстой собачкой, и вознеслись на восьмой этаж, едва успев обменяться короткими репликами.

– Я сама его уложу! – раздувая ноздри, пообещала Ирка.

– Кого? – спросил Василий.

– Чем? – спросила я.

Кого – было в тот момент неважно. Уложим всех, потом разберемся.

– Шокером, конечно, – ответила подруга и полезла в сумку.

Старые хворые бабка с собачкой выскочили на своем пятом этаже, как молоденькие и здоровенькие. Мы доехали до восьмого – на площадке было пусто, в коридоре никого – и распластались а-ля спецназовцы под дверью квартиры Олега: я справа, Ирка и Кружкин слева.

Постояли так с полминуты, напряженно прислушиваясь. Потом я осторожно потянула дверь, и она с противным скрипом приоткрылась.

Дежавю, однако.

Ирка ткнула растопырочкой из двух пальцев себе в лицо, потом нацелила один указательный на дверь. Я кивнула и вскинула над головой левый локоть. Подруга тоже кивнула, потом помотала головой и прошипела:

– В смысле – «прикрой меня»? У меня же не огнестрельное!

Я отодвинулась от двери и сделала реверанс.