— Фронтовая МЗА. Бьют по шуму моторов! Давай правее и ниже! — крикнул я Орлов.

Но тут же гирлянды светящихся красных шаров прорезали облака впереди, правее, и, уходя от них, мы заметались, меняя курс и высоту. Наконец на высоте семисот метров мы были недосягаемы.

— Проскочили, — проговорил Орлов и, передав мне управление, закурил. — Кекушев, осмотри самолет, нет ли пробоин.

— С моторами все нормально. О фюзеляже и крыльях доложу. — Николай вышел.

— Что будем делать дальше, штурман?

— Бери курс триста градусов. Выйдем через двадцать минут к точке, откуда повернем на истинный курс, а там посмотрим погоду — и курсом девяносто градусов от новой точки поворота пойдем к ромбу.

— Не нравится мне погода! — вздохнул Орлов. — Мне кажется, ее не будет и в районе выброса.

— Посмотрим на месте, — предложил я. — Если погоды не будет, пойдем домой. Не будем же выбрасывать ребят через облака, не видя ромба.

В пилотскую вошел Николай Кекушев. По его озабоченному лицу я понял: что–то случилось.

— В самолете опасных пробоин не обнаружил, но запасной бензобак пуст, очевидно, снизу, под фюзеляжем пробило.

— А ребята? Как они? — насторожился Орлов.

— Заправляются тушенкой и недовольны, что пахнет бензином. Особенно девушка. Ворчит. Парашют ей порвало осколком. Наместников отдал свой. Не брала. Тому пришлось уговаривать, объяснил, что возит его полгода, но ни разу не надевал. Прыгать, мол, никогда не будет, даже с вышки в Парке культуры: боится вверять свою драгоценную жизнь шелковой юбке. Старший ей что–то рявкнул по–немецки. Взяла и поцеловала Сергея. Покраснел парень, как клюква, и молниеносно исчез в своей башне…

— Коля, потом на земле все распишешь. Скажи, сколько у нас горючего в основных баках? — перебил я его. Он прикинул в уме.

— Три часа можете лететь смело.

— А в «заначке», Коля? Только честно! — спросил Орлов.

— В заначке? — он смущенно закрутил головой.

Ну еще на тридцать минут, и будет сухо. Только на примус — чаек приготовить.

— Ну, махинаторы! У всех один пунктик: возить припрятанный запас горючего!

— Иногда это, Юра, помогает, — ответил я Орлову.

— Знаю! Сам пользовался «заначкой». Только на взлете, как бес, вертишься, когда не знаешь своего точного полетного веса!

Минутная стрелка бортового хронометра подошла к расчетному времени. Разворот. Мы шли в облаках на высоте. девятисот метров. При подсвете электрофонариком было видно через обледенелое лобовое стекло пилотской кабины, как косые струи снегопада секли машину, и лед бугристыми слоями нарастал на всех выступающих частях самолета.

— Леденеем, но пока терпимо. Будет хуже, уйдем на высоту, — ответил Орлов на мой молчаливый вопрос.

— Поворот влево! Курс девяносто пять. Снижение два метра. Через двадцать пять минут цель! Пошли, Юра! Давление установлено по радиоальтиметру. Высота рельефа местности не превышает двухсот пятидесяти метров.

Орлов кивнул и, уменьшив обороты, пошел вниз.

— А как ребята? — спросил он Кекушева.

— К прыжку готовы. Будут покидать самолет одновременно через обе двери. Белый цвет — внимание, зеленый — прыгать, красный — отставить, — заученно повторил Кекушев.

Снизившись на пятьсот метров, мы все еще шли в сплошной облачности и снегопаде. Стрелка радиоальтиметра прыгала между высотой триста шестьдесят — четыреста метров, но земли не было видно.