Вадим ограничивался только уточняющими вопросами, не рискуя задать главный, тот, ради которого пришел. Самойлов разъяснял терпеливо, как на лекции. Вадим узнал, что долг СССР подбирается к ста миллиардам долларов. Долг, нереальный для возврата, так как, оказывается, семьдесят пять процентов экономики работает на оборону, а это, с экономической точки зрения, если оружие не идет на экспорт, полный кошмар.

Осипов удивился: ведь на экспорт поставляется очень много оружия.

— Да, — согласился академик, — но в обмен не на валюту, а на дружбу. А дружбой народ не прокормишь!

— Василий Петрович, — наконец решился Вадим, — а может, пора уезжать?

Самойлов молчал. Откинулся на спинку кресла, наклонился к столу, снова откинулся.

— Я давно ждал от вас этого вопроса, Вадим Михайлович. Совета не дам. Сами решайте. Только выскажу несколько соображений.

— Буду очень признателен.

— Так вот. Первое: всегда считал, что жить надо дома. Гостиница, самая распрекрасная, хороша первые пару дней. Потом хочется домой. Второе: здесь вы уже что-то и кто-то. Там придется все начинать с нуля. У вас, в отличие от меня, время еще есть. Но ностальгия… Не знаю, может я излишне сентиментален, но для меня это важно. И потом, — вы что, готовы оставить здесь семью?

— Нет, разумеется!

— Значит, жена и дочь повиснут на вас мертвым грузом. А ехать, чтобы все обустроить, а потом вытаскивать их, этого нервы не выдержат. Все время думать о доме, близких… Так ничего не добьетесь.

— Так на мне еще и Ленины, и мои родители. И две бабушки.

— Тем более. Хотя… Родители пенсионного возраста?

— Да.

— Тогда это легче. Жилье и пенсию они в США получат сразу. Если пройдут по категории беженцев. Сколько получается, шесть пенсий?

— Вы имеете в виду всех наших родителей и бабушек?

— Да.

— Шесть.

— Это хорошо. На эти шесть пенсий вы всей семьей сможете жить достаточно прилично. По крайне мере, у вас будет время подняться.

— Так у меня сейчас контракт на сто двадцать тысяч годовых.

— Это вы — советский специалист. Поверьте, как только станете обычным эмигрантом, больше, чем тысяч за сорок, вас никто держать не станет.

Все, что дальше говорил Самойлов, Вадим слышал сквозь шум в ушах. Почти не слышал. Мысль, что отношение американцев к нему изменится сразу, как только он откажется возвращаться в Москву, была столь очевидна, столь логична, что понять, как он сам этого не сообразил, Вадим не мог. А он-то думал, что научился просчитывать планы и угадывать мысли других людей.

Вывод стал очевиден — он едет с тем, чтобы вернуться. Вопрос руководства фирмой опять встал под номером первым.

Уходя от Самойлова, Вадим из его приемной позвонил на фирму. Трубку взяла Таня Фомочкина, уже несколько дней обучавшаяся секретарскому делу у покидавшей фирму старшей Суворовой. Радостный девичий голосок немного поднял настроение Вадима. Вообще эта девчонка ему нравилась. Веселая, хохотушка, улыбчивая и очень приветливая, она сразу внесла какую-то легкость в атмосферу полуподвала.

— Вас ждет товарищ Кашлинский! — то ли с иронией, то ли, наоборот, с претензией на солидность, доложила Таня.

— А что-нибудь приятное скажешь? — Вадим надеялся, что звонил кто-то из клиентов.

— И я вас жду с большим нетерпением, — Таня рассмеялась.

«Мне бы ты твои проблемы!» — подумал Вадим.