Матушка обнаружилась в музыкальной гостиной. В послеобеденное время леди Кэтрин обычно находила для себя множество дел и редко садилась за любимый рояль, который заказал для нее несколько лет назад отец.

Значит, мама ждала, что ее поддержка понадобится старшим детям и отложила все обычные свои занятия, оставшись в доме. С нами.

— Ты как будто в смятении, Ева, — отметила мама, перестав играть и устремив на меня взгляд таких же темных, как мои, глаз. — Опять молодой Де Ла Серта, не так ли?

Я кивнула, садясь рядом на софу.

— В такие моменты я и завидую тебе, и одновременно думаю, насколько сильно мне повезло, — произнесла с задумчивой улыбкой мать. — Твой отец, моя дорогая, не заставлял меня страдать. Как и я не мучила его. Наша любовь друг к другу не была ударом молнии. Можно сказать, это было наше обоюдное разумное решение. Мы просто решили, что друг с другом нам будет хорошо.

Верно. И родителям было хорошо все эти годы. Пожалуй, я бы не отказалась от такого варианта. Спокойствие и никаких переживаний.

— Увы, тебе достался поистине бурный темперамент, Ева. Мы все знаем, чья в тебе кровь и сила.

Речь шла о моей прабабке, о Тшилабе, невероятно сильной ведьме и совершенно безумной. Ведьме, которая, ведомая своей яростью, ненавистью и страстью, прокляла собственного внука. Неужели мама считает, я такая же?

— Не бледней так, моя дорогая, — произнесла мама с ласковой улыбкой, а потом встала и перебралась ко мне. От нее пахло имбирным печеньем, так по-домашнему. — У тебя доброе сердце, и оно никогда не даст страстям пойти по неверному пути. И это вовсе не плохо, если в твоей груди всегда горит огонь. Он многим освещает путь. Главное, не сгори дотла. И попытайся побыть какое-то время подальше от молодого Мануэля Де Ла Серта. Он слишком сильно выбивает тебя из равновесия и делает уязвимой.

С этим никак нельзя было поспорить. Из-за Мануэля я делала множество таких вещей, которые не делала никогда прежде. Слишком часто выходила из себя. Мои эмоции, которые прежде удавалось приберегать исключительно для Чергэн, теперь прорывались еще и тогда, когда я была Евой.

Старший сын иберийского посла чудовищно дурно влиял на меня. Эта любовь только вредила и причиняла боль, так зачем она нужна мне? Но если бы можно было вот так легко заставить свое сердце забыть чувство, которое столько времени владело им безраздельно…

— Мама, но ведь человек в беде. Его пытаются убить. Разве можно вот так оставить его?

Матушка обняла меня и прижала на секунду к груди, давая насладиться своим теплом и чувством абсолютной безопасности.

— Я не говорю, что этого несчастного следует оставить без помощи. Я говорю, что тебе стоит отступиться на время. Пусть твой отец и твой брат продолжают бороться за жизнь бедного мальчика. Сама не вмешивайся, дочка, — ласково говорила мама и гладила меня по голове, подкрепляя движением руки каждое слово. — Эдвард справится. Твой отец — и подавно. Съезди к своему дядюшке Уоррингтону, насколько я поняла, в таборе тебя тоже не оставляют в покое. Все равно вы с Эдвардом зашли в тупик, не так ли? Возьми перерыв, Ева. Передохни.

Вынуждена была признать правоту матери, хотя ума не приложу, каким образом ей стала известна и эта часть история. С тетей Шантой она не общалась. Нет, матушка не презирала цыганскую родню своего мужа, но и не общалась с рома, если в этом не было крайней нужды.

У леди Кэтрин Дарроу имелось множество своих секретов безо всякой колдовской силы. Иногда мама казалась мне кем-то более внушительным, чем даже собственный отец.