Моя бабка со стороны отца была цыганкою. Цыганской колдуньей. И об этом родстве не забыли ни в таборе, ни в роду Дарроу. Более того, с самого детства меня отправляли погостить к двоюродной тетке Шанте, которая считалась первой колдуньей в столице.

Во мне текла цыганская кровь, поэтому в таборе меня признавали и даже любили, пусть и визиты мои не были такими уж частыми. Все-таки следовало беречь нервы моей почтенной матери.

Я встала еще до рассвета и против обыкновения одела не домашнее сатиновое платье. О нет, я полезла в потайное отделение шкафа, где хранились и яркие цветастые юбки, и кофты, которые никогда бы не надела леди Ева, и платки, и звенящие монисто.

Никто не хватится меня до вечера, зная, что я люблю порою исчезать. А постоять за себя мне всегда удавалось без труда. Да и не так много желающих нанести обиду простой цыганке: табор редко прощал обиды.

Нарядившись на манер уличной плясуньи, я, по давней привычке, вылезла по плющу в сад, а там уже прокралась до калитки, которой иногда пользовались слуги.

Цыганка Чергэн не могла выйти через парадный вход особняка кузена королевы.

Я могла видеть столицу совершенно иную, не такую, какой ее знали мои родственницы, моя мама… Другие запахи, другие звуки… Молодые леди видят только малую часть мира из окон домов и экипажей, с рождения и до самой смерти мы принадлежим другим, носим маски…

На мою долю выпала более счастливая участь, я могла свободно выйти из дома. Кому придется в голову, будто цыганка нарушила правила приличия, разгуливая по городу?

До табора идти нужно было полчаса пешком через людскую толчею, толкаясь и пробивая себе дорогу локтями среди спешащих по делам людей. Те не обращали на меня ровно никакого внимания, разве что кто-то бросал вслед ругательства. Впрочем, стоило мне только буквально врезать в Данко, который приходился мне троюродным братом, как на нас даже смотреть перестали.

Братец Данко был поистине огромным мужчиной, впрочем, также и добродушным. Но не все верили.

— Сестрица Чергэн! Бахталэс, кхам миро! — радостно воскликнул он, хлопнув меня по спине. — Матушка как всегда не обманула! Велела встретить! Так и сказала, мол, наша звездочка в гости собралась! Я ей сперва, дурак, не поверил, а ты, глянь, тут как тут! Небось, затосковала в своей золотой клетке?

Я широко улыбнулась и обняла родича.

— Бахталэс, Данко. И затосковала. И спросить хочу кое-что у тетушки Шанты. Думаю, тут только она поможет.

Цыган пригляделся получше.

— Да ты никак влюбилась, Чергэн. Глаза так и блестят.

Ну вот. Стоило только оказаться среди ромал, как тут же все тайны выплыли наружу.

— Ай, забудь, Данко, — только рукой махнула я, увлекая молодого человека вниз по улице. — Ничи мэ тутэр на пхэнава.

Цыган засмеялся.

— Ну не хочешь, не говори, звездочка наша. Но если обидит — прибью, так ему и передай.

Я передернула плечами. Зазвенели монеты на груди.

— Да я и сама могу, — с усмешкой произнесла я, покосившись на спутника. Неужели сомневается в том, на что способна его сестра? Зря.

Данко серьезно кивнул.

— Уж ты-то можешь, кхам миро, матушка говорит, что ты сильная шувани, была бы совсем наша — ее бы место заняла. Не хочешь в таборе остаться, Чергэн? Что тебе в том золоте? У тебя вольная душа. Ты взаперти чахнешь.

Сколько раз заговаривал, столько раз и отвечала ему.

— Я почитаю своих отца и мать, Данко. Вас всех люблю, но дома не оставлю.

В табор меня сманивали, пожалуй, всю жизнь. Тем более, я и правда куда больше походила на цыганку, чем на благородную леди. Другое дело, строгая прическа и наряды превращали меня в благопристойную барышню. Никто и помыслить не мог, будто бы леди Ева Дарроу, образец манер, может бродить по улицам, подобрав цветастые юбки.