– Давай попроще, это слишком пафосно.

– Поженились они!

– Я поняла уже. И что?

– И то, что у этой давней истории есть свежее продолжение, с которым Людмила вчера вечером бегала в храм на исповедь, но батюшка хранит честь мундира…

– Рясы.

– Честь рясы – странно звучит, – запнулась я.

– Почему? Если образ жизни священника непорочный и целомудренный…

– Ой, не сбивай меня! Это уже будет не «Санта-Барбара», а совсем другой сериал. Короче: вчера Людмила убивалась и молила о прощении, а сегодня примчалась в церковь счастливая донельзя и сказала, что Господь все управил в лучшем виде.

– Когда же он успел?

– Видимо, ночью!

– А что случилось этой ночью?

– В мире – куча всего, а с героями этой истории вот что: Ефимыч вышел из комы, хоть и не без потерь.

– Что потерял?

– Частично память. Не помнит, хоть убейте, последний год-два.

– То есть свое переселение к Колобовой и брак с ней?

– Соображаешь, – похвалила я подругу, как меня недавно батюшка.

– Но тогда это Людмилино «Господь управил все наилучшим образом» говорит нам об одном…

– Не об одном, – не согласилась я. – Первое, о чем это говорит: Людмила очень переживала за Ефимыча и обрадовалась, что он будет жить. Второе: без памяти о недавном прошлом Ефимыч нравится ей гораздо больше, чем с таковой. Ваш вывод, Ватсон?

– Она его все еще любит! И ревновала к Колобовой!

– Ревнует! – поправила я. – И не только к покойной Зинаиде. К нам тоже.

– К кому?!

– Ты забыла про камеру, которую дед пристраивал у нас в комнате, когда стол под ним почему-то опрокинулся?

– А как это связано с ревностью?

– Элементарно, Ватсон! Людмила, стоя за окном, толкнула стол, взбешенная тем, что ее любимый собирается подглядывать за другими бабами!

– Ух ты, какие страсти! Тебе это батюшка сказал, она ему призналась?

– Он не сказал, в чем она призналась, потому как, повторюсь, хранит тайну исповеди. Но я высказала это свое предположение, и он его не опроверг, хоть и не подтвердил.

– Я не сказала «да», милорд, – вы не сказали «нет», – понятливо хмыкнула подруга. – Что ж, это кое-что объясняет.

– В том числе и пятно на полу, – подсказала я. – Теперь мне понятно его происхождение. Это Петька по просьбе своего старшего друга, а на самом деле деда Ефимыча плеснул нам в прихожую краски, чтобы мы занялись устранением вонючей лужи и не совались в комнату, пока старик там камеру пристраивал. Раньше-то он это сделать не мог, ставни были закрыты. А звезда на калитке ветерана, которого опекает тимуровец Петька, точь-в-точь такой же красной краской намалевана…

– Что ж, ситуация проясняется.

– Но не с золотом, – вздохнула я. – Про него, как ты понимаешь, беспамятный Ефимыч ни сном ни духом.

– Еще не все потеряно. Я тебе тоже кое-что расскажу, но позже, при встрече, сейчас мне нужно бежать.

Ирка отключилась, я отложила трубку на край стола и решительно придвинула к себе макбук. Надо было поработать.

Очень надо!

Через неделю я должна сдать издателю очередной роман, который написала всего на три четверти.