– Выходит, они виноваты?

– Не надо искать виновных! – как можно тверже говорю я. – Не надо! Хотя виноваты, если хорошенько подумать, все те же американцы. А потому. Наши ученые компьютеры для чего изобретали? Для науки. А американцы, с их вечной любовью к обогащению, для того, чтобы в игрушки играть. Мы еще запрос в Гаагский суд пошлем. Разобраться надо, с какой стороны ветер дует.

– Думаешь, их работа?

Ничего я не ответил Садовнику. Зачем слова, когда и так все ясно. Россия во все времена лакомым куском для иноземного воронья была. И если не мечом, так пропагандой. А не пропагандой, так другим чем‑нибудь. А Охотники… Верный способ в стороне остаться, если что не так.

– Мужики, вы чего грустные? А вот Машка Баобабова всегда веселая. На дворе чуть ли не третья виртуальная идет, а ей все сахар.

– Бронежилетик застегните, – сухо замечаю я, буравя две липучки, свободно болтающиеся без надобности.

– Ой, Лесик, с каких пор мы такие целомудренные? – Машка пытается хорохориться, но что‑то заставляет ее выполнить приказ. Наверное, у меня щека от нервности сильно дергается. – Да ладно, жарко здесь.

– Жарко утром будет. Пойдешь в первых шеренгах.

– Уже догадалась, – вздыхает прапорщик и верная напарница. – Приманка для жадных до чужих голов Охотников.

– Правильно, – киваю ей. – Думаю, сделаем так: подпустим рисованных как можно ближе и одним залпом постараемся накрыть всю свору. Ради такой головы, как твоя, они все припрутся на место встречи.

– Две тысячи, – напоминает Садовник.

– Нас тоже не два десятка, – возражаю я, исподтишка наблюдая, как хищно изгибается Машка, пытаясь залепить две липучки. – Как говорил Суворов, не числом, а уменьем. Они не догадываются, что у нас сюрприз тактический приготовлен.

Садовник вздыхает. Человек столько лет в специальных органах отработал, столько разного и удивительного в жизни повидал, а веры все равно не хватает.

– Товарищ лейтенант?! – из потемок выныривает санитар в маскировочном халате, который до того, как его краской перепачкали, был обыкновенным белым медицинским. – Посыльные с магазинов прибыли, вас зовут.

– Принесли чего или пустыми явились?

– Есть маленько, – не совсем уверенно усмехается санитар, тиская пальцами поясок. – Как вы и приказывали, краска, кисточки, дрянь вонючая в бутылках, веревки. Много чего притащили.

– Сейчас приду. А до моего прихода все переписать и тщательно в списки занести для отчета вышестоящему начальству. Доказывай потом, что не мародерничали мы, а для нужд обороны составляющие изымали.

Санитар убегает.

– Пора и нам. Рассвет близок, а дел по самое не хочу. Маш, ты со мной?

– С тобой.

И правильно. Куда она без меня? Пропадет.

Если бы загулявший прохожий или какой при‑позднившийся наряд милиции в эту странную ночь прошел мимо художественного музея, то его внимание непременно привлекли бы странные звуки, доносящиеся из‑за плотных штор здания, охраняемого государством. Визг пилы, щелканье ножниц, скрежет металла – это только ничтожный перечень того, что мог бы услышать внимательный прохожий или патрульный.

Но тихо в эту ночь на улицах и, в частности, вокруг музея. Птица боится пролететь над ним, и мышь боится пискнуть рядом. И даже редкие ночные насекомые, кровожадно летающие по ночному городу, стараются облететь странное здание стороной. Ибо в эту ночь здесь вершится ИСТОРИЯ.