— Игорь Степанович, позвольте уточнить, — раздался из угла спокойный, ледяной голос Алины Борисовой. — Ординатор Муравьев, видимо, в спешке, не очень внимательно изучил анамнез пациентки.

Славик в недоумении уставился на нее. Какой еще анамнез? Он все прочитал! Там ничего такого не было!

— У пациентки, — продолжила Борисова с убийственным спокойствием, — тяжелая аллергическая реакция на все антибиотики цефалоспоринового ряда в анамнезе.

Шаповалов молча открыл лежавшую перед ним историю болезни. Ту самую, которую Славик так бережно охранял. Он открыл ее на первой странице, где собирается анамнез. Верхний лист, с общими данными, был как будто немного толще обычного.

Шаповалов легко, одним движением ногтя, подцепил уголок и расцепил две страницы, которые были почти незаметно склеены по краям капелькой какого-то клейкого вещества.

Под ним, на основной странице анамнеза, красовалась огромная, жирная, написанная красным фломастером надпись, обведенная в рамку:

«АЛЛЕРГИЯ! ЦЕФАЛОСПОРИНЫ! АНАФИЛАКТИЧЕСКИЙ ШОК В АНАМНЕЗЕ!»

— Куда вы смотрели, Муравьев⁈ — голос Шаповалова был тихим, но от этого еще более страшным.

Славик смотрел на эту надпись и понимал все. Склеенные страницы… Она не вырвала лист. Она его приклеила. А «кофейная атака»… это был просто гениальный отвлекающий маневр. Спектакль, разыгранный для того, чтобы он, спасая главную улику — УЗИ, не заметил подвоха на первой странице. Чтобы он был так уверен в своей победе, что даже не стал перепроверять анамнез…

Он побелел, как полотно.

Шаповалов с ледяным спокойствием закрыл папку.

— Муравьев. Диагноз вы поставили верно. Но из-за вашей… невнимательности… вы бы убили пациента еще до операции. Вы проиграли.

Глава 21

Операционная номер три встретила нас привычным стерильным запахом. Пациент уже лежал на столе, окутанный зелеными простынями.

Артем, закончивший свои приготовления, коротко кивнул мне — можно начинать. Некрасов, уже в халате и перчатках, занял свое законное место у стола.

Я встал за лапароскопическую стойку, взяв в руки джойстик управления камерой. Это была моя территория. Я был его глазами.

Артем занял свою позицию у изголовья, напротив.

— Скальпель! — скомандовал Некрасов, и его голос, резкий и властный, нарушил тишину.

Сестра молниеносно подала инструмент.

Три небольших, но глубоких разреза для троакаров. Ввели камеру, инсуффлировали газ в брюшную полость, создавая рабочее пространство. На большом мониторе над столом тут же появилось увеличенное, четкое изображение внутреннего мира пациента.

— Вот она, красавица! — Некрасов с удовлетворением указал кончиком инструмента на плотное, округлое образование размером с грецкий орех, которое было плотно припаяно к стенке тонкой кишки. — Десять лет сидела, никого не трогала, а теперь, видите ли, решила побеспокоить пациента. Сейчас мы ее приговорим…

Он взял в руки электрокоагулятор и решительно начал отделять капсулу от окружающих тканей. Его движения были уверенными, отточенными годами, даже грубоватыми.

Он работал не с тканью, а против нее. Вместо того чтобы идти по естественным фасциальным слоям, аккуратно их разделяя, он рвал и прижигал. Он полагался на грубую силу и коагулятор, оставляя за собой ненужный термальный ожог и обугленные края.

В моем прошлом мире такая техника считалась бы варварской. Да, это было быстро. Но какой ценой?

Больше послеоперационной боли, дольше заживление, выше риск образования спаек. Но для него, видимо, скорость и «чистая работа», без капли крови, были важнее ювелирной точности.

— Ого, как он ее дерет! Прямо как Тузик грелку! — прокомментировал у меня в голове Фырк.