— Ого, как он ее дерет! Прямо как Тузик грелку! — прокомментировал у меня в голове Фырк. — Не хирург, а мясник какой-то! Двуногий, ты бы это сделал в сто раз аккуратнее!

Управляя камерой, я был его глазами, его микроскопом, его системой наведения.

Я плавно вел объектив, держал инструмент хирурга в идеальном фокусе, увеличивал изображение в нужные моменты, давая ему картинку такого качества, о которой он в свои годы мог только мечтать. И я видел то, чего не замечал он, увлеченный своей грубой, силовой работой.

В том месте, где он особенно усердно работал коагулятором, выжигая спайки, стенка тонкой кишки, прилежащая к капсуле, начала менять цвет. Здоровая, розовая, эластичная ткань на моих глазах побелела, сморщилась, стала похожа на вареный белок. Термический ожог четвертой степени. Коагуляционный некроз.

Еще одно неосторожное прикосновение раскаленным инструментом — и тонкая, как папиросная бумага, стенка просто расползется. Перфорация. Каловый перитонит.

Сепсис.

Смерть.

— Стоп! Он же сейчас прожжет кишку насквозь! — панически взвизгнул у меня в голове Фырк. — Двуногий останови его!

— Владимир Семенович, стоп! — громко и четко сказал я, и мой голос в тишине операционной прозвучал как выстрел. — Остановитесь, пожалуйста!

Некрасов замер с занесенным инструментом. Он медленно, с недоумением, повернул голову в мою сторону.

— Что?

— Вы слишком близко к стенке кишки. Посмотрите на монитор, — я джойстиком мгновенно увеличил изображение в десятки раз, выводя проблемный участок на весь экран. — Видите эту белую зону? Это термический некроз. Еще одно движение — и будет перфорация!

В операционной повисла такая густая, звенящая тишина, что стало слышно, как гудит вентиляция. Даже Артем оторвался от своих мониторов и с тревогой уставился на экран.

— Молчать, ассистент! — рявкнул Некрасов, и его лицо под маской начало наливаться багровым цветом. — Ты меня учить собрался мальчишка? Я лучше знаю, что делаю! Я провел тысячу таких операций, когда ты еще под стол пешком ходил! Здесь все чисто!

Чисто, как же. Классическая защитная реакция хирурга старой школы. Отрицание очевидного. Гордыня, которая убивает пациентов. Упертый старик.

— Нет, не чисто! — я не отступил. — Сестра, направьте дополнительный свет на монитор!

Не дожидаясь ничьего разрешения, я сам направил камеру так, чтобы белое, безжизненное пятно на кишке стало видно с максимальной, ужасающей четкостью.

— Смотрите! Вот! Видите это белое пятно⁈ Это мертвая, сваренная ткань! Если вы продолжите в том же духе, мы получим перфорацию кишки и гнойный перитонит! Нужно немедленно изменить тактику! Нужно перейти на холодную препаровку!

— Молодец, двуногий! Не дай этому старому маразматику угробить пациента! — азартно подбадривал Фырк.

Некрасов побагровел. Я видел, как в его глазах за стеклами очков полыхнула первобытная, животная ярость. Ярость свергнутого короля в своей собственной операционной. Ярость которая не давала ему признать очевидное. Но прежде чем он успел взорваться потоком ругани, дверь в операционную тихо скрипнула и приоткрылась.

— Как продвигается операция, коллеги?

В дверном проеме, с вежливой улыбкой на лице, стояла главврач Анна Витальевна Кобрук.

* * *

Славик еще не успел выйти из ординаторской.

Он стоял посреди комнаты, чувствуя горький вкус поражения на языке. Все кончено.

Он провалился. Снова возвращаться в терапию, к этим бесконечным бумажкам, к упрекам жены… Шанс был, и он его бездарно упустил.

Но дверь с резким скрипом распахнулась.

В ординаторскую, даже не постучав, вошли двое: сам Игнат Семенович Киселев — заведующий всей хирургией — и следом за ним Виктор Крылов.