Шумно стало в трапезной, душно.

На Руси — у государя в том числе — считалось, что гость должен уйти с пира пьяным, едва помня себя, иначе он мог посчитать, что хозяин пожадничал.

Пили романею, мальвазию, рейнское. Водка не подавалась — считалась хмельным для кабаков, для вовсе уж простого люда.

В зале для дворян государь сам отрезал ножом куски мясного и со слугой отсылал тому знатному гостю, кого отметить хотел. То честь была особая. Гость, кому перепадал кусок с царского стола, вставал, принимая угощение, поднимал кубок и провозглашал тост за самодержца. Остальные вздыхали завистливо, поскольку выпадала такая милость не всем.

Пиры обычно длились долго — по шесть-восемь часов кряду. У Никиты от выпитого уже шумело в голове, хотя он не опустошал кубок до дна. Первые тосты за государя он выпил до дна, иначе — обида, поскольку выпив, гости переворачивали кубки, показывая, что ни капли на дне не оставили. Но и пить до дна каждый тост было невозможно.

Часа через три от начала пира в нижнюю трапезную вбежал молодой боярин и громко, перекрывая шум, крикнул:

— Никита-лекарь!

Услышав своё имя, Никита встал. Голоса в зале смолкли.

Боярин кинулся к нему, схватил за руку и бегом потащил за собой.

— Да что случилось-то? — не понял Никита.

— Милославский помирает, подавился! За тобой послали.

— Тогда беги впереди, а я за тобой.

Боярин бежал по коридорам и переходам, крича во всё горло:

— Расступись! Дорогу!

Слуги с блюдами в испуге прижимались к стенам, а Никита боялся одного — поскользнуться на гладком и скользком полу. Подошвы у новых сапожек кожаные, по плитам скользят.

Они ворвались в трапезную на втором этаже. У царского стола стояла толпа. Увидев Никиту, все закричали:

— Лекарь! Дорогу дайте, расступитесь!

Мигом освободили проход.

Ни секунды не медля, Никита бросился к столу.

По левую руку от царского места — тесть царский, Илья Милославский. Он сидел на стуле и не мог ни вздохнуть ни выдохнуть, только сипел. Лицо уже посинело, глаза были прикрыты.

Вокруг него, расступясь, бояре да князья полукругом. Хмель из головы сразу выветрился, глаза от ужаса круглые. Не дай бог, Милославский на пиру умрёт — примета плохая.

Никита подскочил к стулу с Ильей Даниловичем и крикнул боярину, который его привёл:

— Стул из-под боярина выдерни!

Боярин стул на себя рванул, и Никита едва успел подхватить тяжёлое тело. Он зашёл со спины, сцепил обе руки вокруг боярина в замок на животе и резко рванул на себя. Илья хекнул, и на стол вылетел непрожёванный кусок мяса. Милославский со свистом втянул в себя воздух.

Дворяне вокруг ахнули — то ли от страха, то ли от радости, не понять. А тесть царский раз вдохнул полной грудью, второй… Лицо из синюшного сначала сделалось красным, потом постепенно приняло свой обычный цвет.

Дворянство зашумело, загомонило. Только что на их глазах умирал человек — да не простой, а боярин, тесть царёв. А лекарь подскочил, вроде и не сделал ничего, а человек в себя пришёл. Для окружающих перемена была просто разительная.

— Стул боярину подставь, видишь — ослаб человек, — распорядился Никита.

Молодой боярин подвинул стул, и Милославский буквально рухнул на него.

— Всё, государь, — повернулся к царю Никита. — Надеюсь, больше никто в моей помощи сегодня нуждаться не будет?

— Ты хочешь сказать, что сделал всё, и он в лечении не нуждается? — удивился царь.