|
Этим социалистам мировая война, должно быть, принесла тяжкое разочарование; оказалось, что у пролетариев есть родина, вне зависимости от того, хорошо это или плохо; оказалось, что — опять-таки непонятно: хорошо это или плохо, — немецкие рабочие, вместо того чтобы бороться с немецкими капиталистами, бросились в бой против французских рабочих и капиталистов. Однако было бы совершенно несправедливо утверждать, что социалисты не предвидели возможности войны. Эта ужасная опасность угрожала мировой цивилизации, они не переставали разоблачать ее. Они делали это в печати, на своих международных конгрессах— в Брюсселе в 1891, в Цюрихе в 1893, в Штутгарте в 1907, в Базеле — в 1912 году. Так Жорес приобрел титул вечной славы (еще один) своими поистине проповедническими речами и страницами, посвященными им страшному призраку войны. Над ним часто иронически посмеивались в связи с этим. Сегодня стараются об этом забыть, что вполне естественно.
Но чего и впрямь не смогли предвидеть социалисты, и прежде всего марксисты, — того, как отзовется мировая война на их доктрине и их собственных судьбах. Им было невдомек (как и всем остальным, впрочем, и ученым и генералам), как долго продлится конфликт мирового масштаба и каковы будут его экономические последствия. Как и то, что в 1914 году всем им строгим законом будет предписано защищать, несмотря ни на что, свою родину и что в этом году они будут захвачены мощным психологическим потоком, направленным на защиту отечества. Г-н Герман Мюллер был безусловно искренен, когда, явившись в Париж накануне всеобщей мобилизации, заявил своим французским товарищам, что немецкая партия не проголосует за военные кредиты. А несколькими днями спустя она единодушно за них проголосовала. Да и Маркс проголосовал бы, и даже возможно, Энгельс. С войной воцарился хаос, хаос в теориях и в практике. Он длится и поныне, более сильный, чем когда-либо. Не так давно Гаазе, Шейдеман, Либкнехт были друзьями, членами «самой большой и лучше всех организованной» партии, набравшей четыре миллиона голосов на выборах, обладавшей столь же великолепной, сколь и непоколебимой теоретической базой. Увы, из этой уникальной базы они сегодня сделали выводы, которые заставляют их расстреливать друг друга, резать друг другу глотки: марксистская пресса обвиняет марксиста Шейдемана в том, что он подослал убийц к марксисту Курту Эйснеру! Марксист Гаазе называет марксиста Носке палачом. Марксист Гофман расстреливает марксистов Левина и Ландауэра. И все действуют от имени Маркса. Какой позор, и какой крах! А вот этот крах Ленин как будто бы предвидел. «То, что теперь мы переживаем зачастую только идейно: споры с теоретическими поправками к Марксу, — то, что теперь прорывается на практике лишь по отдельным частным вопросам рабочего движения, как тактические разногласия с ревизионистами и расколы на этой почве, — это придется еще пережить в несравненно более крупных размерах, когда пролетарская революция обострит все спорные вопросы, сконцентрирует все разногласия на пунктах, имеющих самое непосредственное значение для определения поведения масс, заставит в пылу борьбы отделять врагов от друзей, выбрасывать плохих союзников для нанесения решительных ударов врагу». Правда, в этом хаосе теории и действия имела место знатная чехарда, которой Ленин предвидеть не мог. Бывшие ревизионисты ныне среди независимых, а бывшие ортодоксы оказались среди большинства. Эдуард Бернштейн и Георгий Плеханов обменялись двадцать лет назад достаточным количеством аргументов, цитат, иронических замечаний и оскорблений. Г-н Бернштейн, к примеру, говоря о «комической ярости — дабы не воспользоваться более сильным выражением— г-на Плеханова против всех социалистов, которые уже сейчас не видят, что уготовила рабочему классу его историческая судьба, и которые все еще видят проблемы там, где он видит одни готовые решения. Ведь пролетариат, это он!». Русский марксизм почти превратил г-на Бернштейна в «сторонника бессмертного Бастиа». |
