Я не представляю себе ничего подобного. Не представляю себе, чтобы капитализм мог быть уничтожен гражданской войной, которая, в конечном счете, лишь утверждает идеи охранительного толка. Эта книга вообще построена на очень четком distinguo между тем, что есть, и что было бы желательно. А что касается пресловутого классового сотрудничества, оно, безусловно, крайне желательно: мир всегда лучше ссоры. Но в настоящий момент я его вижу возможным лишь в нескольких исключительных случаях, слишком редких, чтобы можно было взять их за основу политической и социальной доктрины. Нравственное и интеллектуальное состояние человечества сегодня не позволяет строить большие надежды на ближайшее будущее. Что до далекого будущего, то ни я и никто, кроме разве что ораторов на митингах, не знает, что нам уготовано.

У меня не больше, чем у Ленина, веры в доброту и чувство справедливости миллионеров. Как и в добродетель и великодушие пролетариата, так им расписанные; я совсем не верю, что серьезное политическое учение может вообще быть основано на этих чувствах. Только на здравый смысл и прежде всего на чувство заинтересованности следует ему ориентироваться; да и, как показывает опыт, даже в этом случае у него не всегда есть шанс быть выслушанным. Человечество ведомо атавистическими инстинктами, заразными течениями из области духа, которые материалистическая доктрина всегда игнорировала и которые война всколыхнула со всем тем ужасным, что в них было заложено. Разум всегда запаздывает, как полиция на место преступления. Но все же он появляется, и не доказано, что человечество абсолютно неспособно извлечь хоть какую-то выгоду, какой бы минимальной она ни была, из суровых уроков, преподнесенных ему.

Да, те, кто заявляет, что при современном состоянии человеческого общества можно заменить борьбу классов их дружеским сотрудничеством, — являются утопистами. Но недостаточно признать существование борьбы классов. Речь идет о том, чтобы понять, в каких формах ей желательно разворачиваться. Я думаю, в ближайшем будущем, начиная с сегодняшнего дня, принцип, который послужит разделению прогрессивных людей в демократических странах на две четкие категории, будет иметь отношение к тому, в каких формах желали бы они видеть борьбу классов.

Первостепенный вопрос: хотите ли вы, чтобы борьба классов приняла формы революции со всем тем, что содержит в себе это потрясающее воображение слово? Если да, вам по пути с Третьим Интернационалом, с Лениным. Если нет, вы принадлежите к антибольшевистскому лагерю.

Ведь слово «революция» в свободной и демократической стране включает в себя все составляющие учения Третьего Интернационала: вооруженное восстание, абсолютное отрицание принципа всеобщего избирательного права, диктатура пролетариата, советская конституция, гражданская война, уничтожение свобод, даже террор.

Это настолько очевидно, что с удивлением задаешься вопросом: как социалистические партии, которые заявляют о себе, да и являются по своей сути антибольшевистскими, могут вводить в свои программы формулировки о диктатуре пролетариата или потрясать призраком социальной революции— разумеется, в неопределенном будущем? Ибо дилемма очень проста: или же революция желает реализовать идеи и чаяния большинства граждан, тогда в демократической стране, то есть такой, где всеобщее избирательное право на высоте, она — политическая глупость; или же революция ставит себе целью навязать большинству волю меньшинства, и тогда она упраздняет всеобщее избирательное право, вводит диктатуру (так называемую диктатуру пролетариата), заменяет Советами парламент и т.д., согласно учению Ленина.

Но какой-нибудь социалист, из учеников Каутского, смог бы мне сказать: вы забываете о сопротивлении огромной инерции капиталистического строя. Думаете, для буржуазии принцип суверенитета народа будет священной и неприкасаемой догмой? Она использует этого идола, пока он не представляет для нее опасности; но в тот день, когда Учредительное собрание, вышедшее из всеобщего избирательного права, пожелает лишить буржуазию ее привилегий, вы увидите, что она сделает и с самой догмой, и с собранием.