Крохотный клочок пространства, где хозяйка леса да хозяин реки поговорить могут без свидетелей.
Водяной на берег вышел нагим, но щадя мои чувства, достал длинную рубаху из-под камня, и поднялся ко мне одетым.
Подошел, гигант с длинными золотыми волосами, постоял рядом, плечом к плечу со мной, тоже на воду глубокую посмотрел, а потом я спросила:
— Водя, а у тебя враг есть?
Хозяин реки глянул на меня непонимающе, но поспешать с ответом не стал, подумал хорошенько для начала, опосля сказал:
— Весь, ты ведь уже знаешь — я чародеев и чародеек погубил. Да не всех. Враги есть, да только о силе моей тебе ведомо, и лес Заповедный мне завсегда помощник.
Кивнула, все так же на реку глядя. Велика она, река-то. Велика, широка, могуча…
— А если падет мой Заповедный лес, Водя, тогда до тебя добраться смогут? — выдохнула едва слышно.
И на сей раз водяной с ответом не спешил. Помолчал, затем спросил:
— Весь, о чем ты?
Повернулась к нему, шея заныла в тот же миг, пришлось просить:
— На колени встань.
Опустился, подбородок его теперь на уровне моей груди был, но мне так легче. Шагнула к водяному, он обнял, нагнулась к губам его, обхватила лицо широкое ладонями, взглянула в глаза светло-синие, как река под нами, и выдохнула все что знала — образы, запахи, слова, опасения, свои мысли.
Водя судорожно вдохнул, меня обнял крепче, прижал к себе сильнее, и выдохнул почти прикоснувшись к моим губам свое видение…
Оно обрушилось на меня сломанными крепостями чародеев и чародеек, окатило брызгами ледяной разбушевавшейся реки, заставило задохнуться ощущение жизней, что поглотила стихия, и увидеть юношу… тощего дрожащего подростка застывшего на краю леса и тем сохранившего себе жизнь. Парень был в черной мантии ученика, черные волосы собраны в низкий хвост, темные глаза подведены черным углем…
И я отшатнулась, вырываясь из сонма образов прошлого.
В себя пришла в объятиях уже поднявшегося Води, он обнимал, прижимая к своей груди и успокаивающе гладил по волосам.
— Это он, — только и смогла сказать.
— Я понял, — ответил водяной.
Я прижалась щекой к его груди, слыша размеренное биение сердца водяного и не зная, что делать-то теперь? Заповедные леса уничтожали, давно уже, один за другим, так что на нашей стороне моря их вот почитай и не осталось уже почти, но то не казалось бедой — все течет, все меняется. Опять же вот мы с лешим постепенно приходим к выводу, что коли действовать по правилам, тем правилам, коим учили меня и его, то ни к чему хорошему не приведет это. А потому не было у меня точного ответа, кто леса-то Заповедные косит один за другим. Да и как косит-то? Понять сложно. Лес всегда лесом остается, даже если хозяйку свою потерял, сразу то и не видать. Лес как один организм, как пес — бросят его, он не сразу гибнет-то, отощает, заболеет быть может, но проживет еще сколько получится, а может и даже лучше жить будет, хозяева то разные бывают. От того грустно, что исчезают леса Заповедные, но окромя грусти ничего-то и не было, лес то остается, только обычным становится.
А тут такое.
— Водя, это выходит кто-то, и мы даже догадываемся кто, мог намеренно леса Заповедные уничтожать?
— Выходит… что так, — сипло произнес водяной.
Молвил он с трудом, и понять его можно — тяжкий груз ведать, что за вину твою иным платить пришлось.
— Не вини себя, — сказала, что должна была сказать.
А легче от моих слов ни мне, ни Воде.
От водяного отступила, но он за руку удержал — я и не против, к самому обрыву ведь отступила. Постояла, на кручи водные поглядела. Река и лес, два друга рядом. |