|
Ускорение скутера составляло 1,25g, но кресло казалось таким удобным и мягким, будто она плыла… плыла в темной воде под чужими небесами. Даже на расстоянии в половину светового года Мимоза сверкала в десять раз ярче полной луны, как ослепительная фиолетовая игла, пронзающая непроглядную черноту. Поодаль, там, где сияние это не затмевало звезды, солнц все равно было так много, что она оставила попытки угадать очертания созвездий. Любой контур, какой она могла представить, соединяя звезды мысленными линиями, был ничем не предпочтительней альтернативного, а потом и третьего, за ним четвертого. Это походило на суперпозицию графов, в которой есть возможность выбора разных наборов ребер, соединяющих одни и те же узлы. Когда она только прибыла сюда, то обзавелась привычкой искать на пределе видимости свою родную звезду, наблюдая в пугливом восхищении, как та дрожит и мерцает, едва различимая даже в тысячекратном увеличении, доступном ее глазам. А теперь — позабыла все ориентиры, какими пользовалась, чтобы ее найти. Больше того: ей и вовсе не хотелось запрашивать эти ориентиры у навигационных программ. Солнце больше не было единственным маяком уверенности и надежности в ее мире. А скоро она снова увидит его вблизи, как привыкла.
Каждый раз, когда намеченная Ливией стадия эксперимента подходила к завершению, Касс отсылала со сводкой новостей маленький взвод цифровых курьеров к семи поколениям своих предков и потомков, а заодно и друзьям в Чалмерсе. Она и сама принимала много десятков таких посланцев, главным образом от Лизы и Томека. Слухи и сплетни были противоречивы, но все равно очень приятны. Шли годы, и у друзей наверняка нарастала неуверенность — а стоит ли вообще продолжать это странное занятие — кричать в пустоту? Путешествуй она в физическом теле (как до сих пор поступала горстка Древних), по возвращении ее бы с головой засыпали горы накопившейся за века почты. Сведенная к бестелесному безвременному сигналу en route, она не имела выбора: ей предстояло ступить в неизвестное будущее без подготовки. Возвращение домой виделось самой сложной задачей из всех когда-либо стоявших перед нею. Впрочем, теперь она была почти уверена, что время, проведенное здесь, стоило этой жертвы. За полчаса до прибытия на место Касс свернулась клубочком и вжала голову в кресло. Выхлоп двигателя казался едва видимым факелом, бледней спиртового пламени при дневном свете, но она знала: стоит только перегнуться вниз и сунуть руку в поток плазмы, как все сомнения насчет уязвимости мимозанской телесной оболочки будут развеяны. Она видела, как впереди вырастает громада Квиетенера — серебристая сфера, в которой отражался голубой пламень Мимозы. Вокруг нее крутился рой сфер поменьше, как правило, парных, неброских цветов и куда меньшей яркости. Почти невидимые привязи скрепляли сферы-близнецы, позволяя им обращаться друг возле друга, пока ионные двигатели осторожно уравновешивали слабую хватку гравитации Квиетенера так, чтобы центр масс каждой пары сфер оставался неподвижен относительно далеких звезд. Квиетенер позволял провести эксперименты, невозможные в любом другом месте во Вселенной. Правильно подобранное распределение материи и энергии могло искривить пространство-время любым разрешенным уравнениями Эйнштейна способом, а вот создание нужного состояния квантовой геометрии оказалось куда менее тривиальной задачей. Это нельзя было назвать формовкой пространства-времени по аналогии с формовкой металлического изделия из сляба в литейном цеху. Процесс требовалось контролировать с такой же степенью точности, как и путь частиц в двухщелевом интерференционном опыте. Правда, в квантовой геометрии размер «частиц» был на двадцать пять порядков меньше атомного. Испарить, ионизировать или иным способом разделить их для исследования поодиночке не представлялось возможным. Отсюда следовало, что с ранее указанной степенью точности придется перемещать объекты, эквивалентные для целей опыта чурбанке стали весом десять тонн. |
