— У меня к тебе предложение. Новый опыт, который тебе может показаться занятным пережить. Заодно и отпразднуем. Думаю, что моя идея вступит в противоречие с твоими высокими принципами, и все же смею надеяться, что тебе она понравится. Ты меня выслушаешь?

Мина у него была такая невинная и спокойная, что у Касс не осталось сомнений: он в точности отдавал себе отчет, как это прозвучит в переводе. Если так, то идея, вероятно, не так уж абсурдна или неприятна…

Она была в него влюблена и понимала это. Он никогда не был так заботлив, как Дарсоно, не старался все объяснить и преподнести в наилучшем виде. И это лишь придавало делу интриги. Как было бы хорошо, если б они сумели найти общий язык и стать любовниками, отбросить искаженные представления друг о друге… Это хоть как-то примирило бы ее с перспективой покинуть Мимозу. Оставаясь верна идеалам Воплощения, она поневоле обрекла себя на аскетизм, а ведь к этому качеству она никогда по доброй воле не стремилась. И вряд ли пожелала бы, чтоб именно за это ее впоследствии вспоминали.

— Я тебя слушаю, — произнесла она.

— По особым поводам, как этот, мы иногда уходим в ядро. <style name="0pt">Я </style>подумал, а не предложить ли тебе присоединиться к нам.

Касс замерла и воззрилась на него.

— В ядро? Как? Неужели кому-то наконец удалось разобраться со всеми трудностями?

Построенные из экзотических ядер фемтомашины применялись в качестве компьютеров особого назначения с тех пор, как был разработан общий подход к проблеме, то есть уже шесть тысяч лет. По чистой скорости все остальные субстраты им в подметки не годились. Но, насколько было Касс известно, никто еще не смог стабилизировать фемтомашину дольше, чем на несколько пикосекунд. За это время устройство производило колоссальный объем вычислений, но потом неизбежно разваливалось на ошметки, из которых потом нужно было кропотливо выуживать искомый результат. Гамма-спектроскопия позволяла извлечь лишь несколько сотен килобайт, и даже для дифференциальной памяти — сжатого описания опыта, которое могло затем быть воспринято замороженной копией личности, действительно эти события прожившей, — этого было недостаточно, причем на порядки. Касс подумалось, что она могла пропустить новости о совершенном в этой области прорыве, пока добиралась сюда с Земли, но если слух этот вообще дошел до Станции Мимоза, она бы уже наверняка о нем знала.

— Нет, — ответил Райнци, — технология осталась неизменной. Мы занимаемся фристайлом. Односторонний перенос.

<style name="0pt">Фристайл.</style> Перенос разума в субстрат в состоянии квантовой дивергенции. <style name="0pt">Односторонний</style> — это означало, что никакие результаты никакой версии вычислений не удастся выявить, извлечь и вернуть в привычное аппаратное обеспечение. Райнци просил ее клонировать себя в виде ядерной бомбы с номографическим часовым механизмом и создать множество различных версий своей личности, причем без надежды выжить хотя бы для одной из них.

Касс решительно бросила:

— Нет. Извини, но я не могу к вам присоединиться.

Она была сыта этими штучками по горло: приходилось уже ей с деланным равнодушием созерцать секс между разными версиями.

Она пошутила:

— Я оставила мысль о дальнейших переносах, когда обнаружила: стоит мне узнать что-то существенное, как мой вес заметно меняется.

Постоянно изменявшиеся, точно карты в тасуемой колоде, энергии связывания фемтомашин были порядка их собственной массы. Это было все равно что терять или набирать по килограмму несколько раз в секунду простой силой мысли.

Райнци усмехнулся.

— Я так и знал, что ты откажешься. Но было бы невежливым не спросить тебя.

— Спасибо, я ценю.