— Хорошо поиграли, сынок, — сказал он Кингу, беря его за гриву.

— А теперь моя очередь! — вскрикнула Патриция.

Но когда она уже хотела выскочить из машины, ее удержала черная сухая рука Кихоро. В то же мгновение из треугольника колючих зарослей, за которыми так пристально наблюдал кривой следопыт, послышался львиный рев и сразу же — еще. Даже я, совсем непривычный к голосам джунглей, не мог ошибиться. Этот рев ничем не походил на добродушное, веселое и дружелюбное рыканье Кинга, которое я знал. Это были свирепые, хриплые и страшные раскаты, от которых замирает сердце самых храбрых людей. Издавать их могли только разъяренные хищники, одержимые жаждой убийства.

Две львицы вышли из зарослей. Две большие прекрасные львицы с великолепными шкурами. Они хлестали себя хвостами по бокам и оскаливали рычащие пасти.

За ними выбежало несколько маленьких львят.

Я понял истинное значение этой сцены только благодаря выражению Патриции. Ее всегда живое и чувствительное лицо тотчас замкнулось. Казалось, оно окаменело от невыносимого позора и мучительной ненависти, постыдной и гнусной. Только одно-единственное чувство способно настолько исказить и изуродовать женские черты: ревность, доведенная до пароксизма. Как могло это зло в такой степени поразить Патрицию? Ответ был один: эти львицы были избранницами Кинга и теперь призывали его к себе.

Кинг понял это в тот же миг, что и Патриция. Глаза его обратились к Буллиту, потом к девочке, потом на разгневанных львиц. Он встряхнул гривой. Он колебался. Патриция приоткрыла рот. Огромный лев повернул к ней голову. Если бы она его удержала, он бы наверняка остался. Но яростное пламя гордости сверкнуло в ее глазах. Она не издала ни звука. И тогда Кинг пошел к своим самкам. Сначала, как бы из вежливости к нам, неторопливо. А затем в несколько длинных прыжков присоединился к своим львицам и львятам. Все вместе они исчезли в зарослях.

* * *

Буллит сел за руль и включил мотор. С неловкой улыбкой и таким же неловким тоном он сказал:

— Ну что, Пат, хорошо мы повеселились, не правда ли?

Девочка не ответила ему ни словом. Буллит повернул к краю лесной полосы.

— Теперь мы скоро доедем, — сказал он.

Буллит говорил как человек, который говорит бог знает о чем, лишь бы не молчать.

— За этим леском начинается хорошая дорога, — продолжал он. — Прямо на юг. Я ее недавно привел в порядок. А потом — саванна, потом манийятта, потом наше бунгало и сразу же — по стаканчику виски.

Поляна осталась позади. Буллит испустил глубокий вздох облегчения. Но когда он уже поворачивал на дорогу, о которой говорил, Патриция схватила его за руку.

— Останови здесь! — сказала она.

Буллит непонимающе уставился на нее. Она закричала:

— Останови, говорю я! Иначе выскочу на ходу!

Патриция пыталась совладать со своим голосом. Но в нем звучали почти истерические нотки, и я с трепетом вспомнил голос ее матери: точно так же кричала Сибилла на грани нервного приступа.

Буллит подчинился. Девочка выпрыгнула из машины, не открывая дверцы. Буллит сделал движение.

— Нет, — сказала Патриция с тем же мрачным упрямством. — Я не хочу никого. Мне никто не нужен.

Лихорадочно горящие глаза ее встретились с моими. И как в полубреду, — невозможно было понять, то ли из презрения, то ли из какого-то дружеского чувства ко мне, — добавила:

— Разве что вы… Конечно, если, хотите.

— Да, да, — пробормотал Буллит.

Я вышел из машины. Патриция приказала отцу:

— Уезжай!

Буллит тронул «лендровер». Патриция углубилась в колючие заросли.