Глаза ее снова устремились на недвижимого Кинга, но она тотчас отвела взгляд. И опять закричала:

— Он тебя любил! Так хорошо играл с тобой совсем недавно, там, в саванне!

Голос Патриции вдруг пресекся. С какой гордостью говорила она в тот день, что Буллит и Кинг похожи на двух львов. И оба тогда принадлежали ей. Теперь она потеряла и того и другого. Мучительные, трудные слезы наполнили глаза Патриции. Но она не умела плакать. Слезы сразу иссякли. Лихорадочные, сверкающие, как от сильного жара, глаза Патриции молили о помощи. Буллит сделал шаг к своей дочери.

Патриция метнулась от него к Кихоро и обняла сломанное, искривленное тело. Старый черный охотник склонил над ней все шрамы своего лица.

Буллит видел это. На его лице отразилось такое унижение, такое отчаяние, что я испугался за его рассудок.

— Пат, — пробормотал он. — Пат, малышка, я тебе обещаю, клянусь: Кихоро найдет тебе еще львенка. Мы возьмем маленького Кинга.

— Да, и я его выращу, и он тоже будет моим другом, и ты его тоже застрелишь, — сказала Патриция.

Она отчетливо, с рассчитанной жестокостью выговаривала каждое слово.

Хриплый стон послышался в этот миг из-под дерева с длинными ветвями. Он вырвался из растерзанной груди Ориунги. Буллит перевернул окровавленное тело. Моран открыл глаза, взглянул на поверженного льва, торжествующе усмехнулся и опять потерял сознание.

Я спросил Буллита:

— Что теперь с ним будет?

— Это уже забота его родичей, — проворчал Буллит. — Здесь или рядом с манийяттой он все равно умрет.

Патриция пристально посмотрела на Ориунгу, распростертого рядом со своим сломанным копьем и разбитым щитом.

— Он-то, по крайней мере, был храбрецом, — сказала девочка.

Внезапно она отстранилась от Кихоро и сделала шаг к Буллиту.

— А твое ружье? — спросила она. — Ты ведь обещал никогда не брать оружия!

— Это оружие Кихоро, — пробормотал Буллит.

Лихорадочные глаза Патриции стали огромными, а губы побелели.

— Значит, — сказала она глубоким, чуть слышным голосом, — значит, ты был уверен, что найдешь здесь Кихоро? Почему?

Буллит опустил голову. Рот его дрожал и кривился, он не мог произнести ни слова.

— Значит, ты все время заставлял его следить за мной? — снова заговорила Патриция.

Лоб Буллита склонился еще ниже.

— Он повиновался тебе тайком от меня, — добавила Патриция.

Она отвернулась от Буллита и Кихоро, как от бесплотных теней, и наклонилась над Кингом. Единственный чистый друг! Единственный, кто во всей своей силе и нежности ни разу ее не обидел, ни разу не обманул.

Но как мог он так сразу на ее глазах вдруг стать глухим и слепым, недвижным и безгласным? Он не имел права упрямиться, оставаться чудовищно равнодушным и безразличным, когда она из-за него невообразимо страдала.

Патриция судорожно вцепилась в гриву Кинга, чтобы встряхнуть его, заставить зарычать или засмеяться. Голова льва не шевельнулась. Зияющая пасть не дрогнула. Только рой крупных мух взлетел и закружился с жужжанием над уже почерневшей раной.

Впервые я увидел на лице Патриции внезапный страх. Страх перед непостижимым, перед тем, чего не может быть. Патриция отпустила гриву и инстинктивно подняла глаза к небу, к солнцу. Большие черные тени с распростертыми крыльями и лысыми головами кружили над деревом Кинга.

Сдавленный, но такой мучительный крик вырвался у Патриции при виде этих теней. Для девочки из заповедника были как никогда понятны эти письмена — зловещие круги стервятников в небе. Когда они собирались вот так, что означало только одно: их ждала добыча, труп животного.