Патриция углубилась в колючие заросли. Прежде чем последовать за ней, я обернулся и краем глаза увидел, как переломленное в талии, черное тело бесшумно выпало из машины и тотчас распласталось на земле.
Стволы деревьев стояли густо. Между ними росли кусты, усаженные шипами. Они замедляли шаг Патриции. Я был этому рад. Кихоро сможет незаметно скользить или ползти по нашим следам.
Но вскоре Патриция вышла из леса и быстро пошла по краю поляны. Когда перед нами возник треугольник колючих зарослей, где было львиное логово, она мне сказала:
— Возвращайтесь в лес. Львы не любят нападать среди густых деревьев. А когда нападают, они там очень неловки. Уходите скорей. Я хочу быть спокойной за вас.
Она побежала по опушке и остановилась только на открытом месте. Солнце било ей прямо в лицо. И она смотрела прямо на треугольник колючих зарослей.
Девочка поднесла ко рту ладонь, согнутую в рожок. Удивительный переливчатый звук, которым Кихоро призывал Кинга, разлился над саванной.
Из колючего треугольника донеслось короткое злобное рычание, и две львицы вышли из кустов, — разъяренные, ощетинившиеся, с оскаленными мордами. Они могли преодолеть одним прыжком расстояние до Патриции. Где был Кихоро? Чего он ждал?
Но раздался другой рев — такой могучий, что заглушил все звуки саванны. И Кинг, как огромная птица, перелетел через кусты и грозно встал между Патрицией и своими разъяренными самками.
Самая крупная из них, и самая смелая, — великолепная львица! — прыгнула в сторону, чтобы обойти Кинга. Он бросился на нее и опрокинул толчком плеча. Она взвилась и снова кинулась в атаку. Опять Кинг преградил ей путь, но на этот раз его лапа с выпущенными когтями обрушилась ей на затылок, раздирая кожу и мясо. Кровь брызнула на рыжую шкуру. Прекрасная львица взвыла от боли и унижения и попятилась. Кинг, рыча, заставлял ее отступать, шаг за шагом, пока не скрылась в кустах, куда уже спряталась раньше вторая львица.
Переливчатый призыв вновь прозвучал в знойном воздухе саванны. Кинг приблизился к Патриции, которая стояла на месте.
Она почти неприметно дрожала. Я это заметил, когда Патриция поднимала руку, чтобы положить её на голову Кинга между его золотистых глаз. Дрожь прошла. Ногти девочки тихонько почесывали морду льва. И тогда Кинг развалился на траве, и Патриция угнездилась у него между лапами. Она провела пальцем по когтям, на которых еще не высохла кровь, и взгляд ее бросил вызов колючим зарослям, где глухо ворчали супруги Кинга, усмиренные, опозоренные и побитые.
А потом и эти жалобы смолкли. Львицы смирились. Тяжелая полуденная тишина упала на саванну.
* * *
Я уверен, если бы не внезапность и полнота этой вдруг наступившей тишины, я бы не услышал звука, который заставил меня насторожиться. Слабый, сдержанный, почти неразличимый — это был легкий звон или шорох от прикосновения металла к дереву. Я пригнулся, чтобы посмотреть сквозь кусты, откуда долетел этот еле слышный звук. В сумраке подлеска неясно мерцал наконечник копья. Копье было прислонено к стволу гигантской акации. И рядом с ним, на фоне коры того же дерева, я различил плетеную каску с отливами меди. Это была шевелюра Ориунги, гордого морана.
Его прекрасный и жесткий профиль, обращенный в сторону Патриции, был настолько неподвижен, что казался изваянием из черного мрамора. В этот миг для него ничего не существовало, кроме белой девочки в объятиях льва. Копье выскользнуло у него из рук, он оказался на виду, но ему было все безразлично.
Патриция отдыхала на груди Кинга.
X
День уже клонился к вечеру.
— Потерпите, мы скоро придем, — весело сказала Патриция.
И в самом деле, я заметил вдали единственный массив колючих деревьев, который я мог различить в заповеднике, потому что за ним прятались редкие и легкие сооружения, предназначенные для жизни людей. |