Изменить размер шрифта - +
Судьи могут провести неформальные беседы с ребенком, задавая ему вопросы у себя в кабинете, поступая так на свое усмотрение в присутствии адвокатов.

Еще один важный вопрос связан с использованием свидетельских показаний экспертов — психиатров и психологов, которые проводили освидетельствование пострадавшего. Такие свидетельские показания допускаются гораздо чаще в гражданских делах по сравнению с уголовными, поскольку они считаются наносящими вред подзащитному. Есть два вида информации, которую предоставляют эти эксперты: дать заключение о душевном состоянии пострадавшего и прокомментировать детали, адекватно осветить которые жертва не в состоянии; проанализировать поведение ребенка в случаях, когда они могут указать на то, действительно ли он стал жертвой сексуального насилия.

По моему мнению, исключение свидетельства экспертов в отношении достоверности детских показаний или душевного состояния ребенка разумно в уголовных делах. Обвиняемый по уголовному делу имеет право на защиту своих интересов, что до сих пор представляется противоречивым психологам и психиатрам, а также он защищен от вторичных свидетельских показаний о том, что произошло на самом деле.

Гражданские дела, главная задача которых — защитить ребенка от кого-то из родителей или опекуна, — совсем другая ситуация. Судья (а не присяжные) должен получить максимум информации, чтобы защитить ребенка. Экспертам должно быть предоставлено право давать заключение о душевном состоянии ребенка и его психологическом портрете. Но в этот момент свидетельства о том, есть ли в поведении ребенка проявления «синдрома жертвы сексуальных домогательств», можно считать неуместными, поскольку существование такого синдрома не было официально признано наукой.

 

Будущее

 

Сейчас мы переживаем кризис, и трудно понять, чем он закончится. Сексуальное насилие по отношению к детям — это, безусловно, критическая ситуация не только для юридической системы и служб по защите детей, но и для всех родителей, которые опасаются, что разгул преступлений сексуального характера может как-то коснуться их детей.

В данный момент у нас больше вопросов, чем ответов. Но вот что удалось установить ученым:

• дети иногда действительно лгут про случаи сексуального насилия. Это наиболее вероятно в контексте споров по поводу установления опеки над детьми, когда один из родителей настраивает ребенка против другого, или в случаях массового насилия, когда этот процесс может породить жутковатые фантазии;

• если правильно организовать беседу, даже очень маленькие дети смогут вспомнить события, но с меньшим количеством деталей (по сравнению с взрослыми людьми). Взрослые могут легко запутать маленьких детей;

• новые законы об информировании о случаях насилия над детьми действительно провоцируют рост необоснованных обвинений. Но благодаря этим законам обнаруживаются и реальные факты насилия, которые ранее не выявлялись.

А вот чего мы пока не знаем, но исследователи продолжают изучать эти проблемы.

• Как проводить первую беседу с ребенком? Помогают ли в этом куклы с явно обозначенными анатомическими деталями? Как помочь ребенку рассказать о случившемся, не навязывая ему вариантов ответов?

• Какую роль играют фантазии в воспоминаниях детей?

• Травмирует ли ребенка ситуация, когда он снова встречает своего обидчика в суде? Пострадает ли от этого качество его показаний?

• Как оценивают присяжные свидетельские показания детей? Могут ли они адекватно оценить степень компетентности ребенка?

• Какую именно роль играют свидетельские показания психологов и психиатров? Могут ли они точно определить, что перед ними жертва сексуального насилия?

Ответы на эти вопросы помогут судам найти нужный баланс между защитой детей, ставших жертвами сексуального насилия, и защитой прав обвиняемого. Эти ответы также повлияют на использование свидетельских показаний детей и в отношении других рассматриваемых дел.

Быстрый переход