Настропалившись извлекать занозы и вскрывать нарывы, он уже считал, что способен исцелять и самые тяжелые заболевания. Узнав, что супруга немецкого купца Борете страдает водянкой, Петр принял решение самолично сделать ей пункцию. Он выпустил около 20 литров жидкости и был очень доволен результатом, хотя женщина от боли и обезвоживания организма потеряла сознание. Когда же через четыре дня она умерла, Петр пришел в бешенство, как будто она его ослушалась. Он потребовал произвести вскрытие в его присутствии, чтобы установить причину смерти и снять с себя все обвинения в непрофессионализме. Само собой, никто и не думал обвинять царя в этой смерти. Вдовец Борете со слезами на глазах благодарил Петра и просил оказать честь присутствовать на похоронах.

Петр как будто благоволил царице Марфе Матвеевне Апраксиной. Марфа весь свой век скоротала никому не нужной вдовой, бледной и безмолвной, в кипевшей страстями царской семье. Только Петр относился к ней с непонятным сочувствием, даже симпатией, возил на ассамблеи, пока не тронулась Марфа Матвеевна умом и странности ее не стали бросаться в глаза. Но после кончины царицы (как полагали, от несварения желудка) он лично участвовал в ее вскрытии. Ему хотелось выяснить, была ли она в свои пятьдесят два года девственницей, как считали при дворе. Впрочем, быть может, этот рассказ — просто измышления злоязычного Петра Долгорукова.

Но точно известно, что Петр присутствовал на вскрытии тела своей невестки Шарлотты, скончавшейся вскоре после родов.

Герцогиня Мекленбургская Катерина пребывала в большом страхе, что император скоро примется за ее больную ногу, поскольку было известно, что он считает себя великим хирургом и со своей всегдашней поспешностью и лихорадочностью охотно берется за всякого рода медицинские операции. Действительно, в 1722 году он вполне удачно сделал негоцианту Тампсену большую операцию в паху, хотя тот натерпелся страху.

Еще в Европе царя буквально заворожил процесс удаления больного зуба. Он новыми глазами взглянул на своих приближенных: зубы у них болели часто. Флюс у прислужника был для Петра праздником. По мучительной гримасе на лице придворного царь легко ставил диагноз: надо рвать. Все покорно подчинялись решению суверена — ведь потеря зуба все же лучше, чем батоги.

Иногда он нечаянно повреждал пациенту десну или вырывал не тот зуб. Но никто не роптал. Напротив, операция по удалению зуба рассматривалась как проявление царской милости. Ею гордились, и если царь не требовал вырванный зуб себе, бывший обладатель бережно его хранил и демонстрировал желающим. Но такое случалось нечасто: Петр собирал удаленные им зубы, складывал в специальный мешок и часто рассматривал эту коллекцию, предаваясь приятным воспоминаниям. Придворный же, подвергшийся процедуре удаления зуба, имел все основания надеяться сделать быструю карьеру.

Во время пребывания во Франции Петр присутствовал при сеансе удаления катаракты, но к этому времени, с возрастом, он стал более уравновешенным и самокритичным, иначе Петербург мог превратиться в город слепых и одноглазых.

Привычки и обыкновения Петра

«Царь очень высок ростом, носит собственные короткие коричневые волосы и довольно большие усы, прост в одеянии и наружных приемах, но весьма проницателен и умен», — отмечал Юст Юль. Простоту и полную непринужденность в отношении знакомых отмечали многие современники.

Вставал Петр рано, обедал около десяти часов, ужинал около семи и удалялся в свои комнаты раньше девяти. Перед обедом употреблял водку, пиво и вино — после полудня, за ужином, ел мало, а иногда и не ужинал.