После обеда гости переходили в другую комнату, а государь удалялся в свою токарню. Там или на галерее, стоявшей против его дворца, он имел привычку отдыхать с полчаса, после чего занимался делами. На наружной стороне дверей токарной комнаты находилась собственноручная его надпись: «Кому не приказано или кто не позван, да не входить сюда; не токмо посторонний, но и служитель дома сего, дабы хозяин хотя бы сие место имел покойное». Токарное дело, требующее мелких действий руками, было любимым занятием Петра. Даже в путешествия он возил с собой токарный станок. На нем он работал так увлеченно, что часто не слышал, когда к нему обращались.

Придя к кому-нибудь в гости ужинать, часто незвано, царь садился, где придется; когда ему становилось жарко, не стесняясь, скидывал с себя кафтан. Если он приезжал не к ужину, а к обеду, то после трапезы на какое-то время ложился спать, как у себя дома.

На заведенных им в Петербурге зимних ассамблеях, среди столичного бомонда, поочередно собирающегося то у одного, то у другого сановника, царь запросто садился играть в шахматы с простыми матросами. Вместе с ними он пил пиво и из длинной голландской трубки тянул их махорку, не обращая внимания на танцевавших в этой или соседней комнате дам.

Екатерина выговаривала супругу излишнюю бережливость в одежде, просила позволить ей, «по крайней мере, не штопать более его чулок и приказать выбросить все его башмаки с заплатами». Петр отвечал, что не любит носить новое платье, находя его всегда неловким; что в бытность в Париже он решился, однако, одеться по-тамошнему, но, когда примерил наряд, голова его не могла выдержать тяжелого парика, а тело утомлено было вышивками и разными украшениями.

Популярностью пользовался назидательный анекдот следующего содержания. Царь примерял кафтан, расшитый блестками. Одна из блесток упала. Царь огорчился. «Смотри, Катинька, пропало дневное жалованье солдата», — заметил он.

Голубой кафтан с золотым шитьем Петр надевал дважды: первый раз, когда представлялся Людовику XV, а второй — для прощальной аудиенции персидского посла Исмаил-Бека. Следовательно, говорил Петр, Запад и Восток уже имеют понятие о его роскоши.

В гардеробе царя имелся единственный русский кафтан, в который он наряжался иногда для смеха. В остальных случаях он носил узкий военный мундир из серого, черного или зеленого сукна.

Но неверно было бы думать, что Петр всю жизнь экономил на одежде, как пытались убедить подданных его потомки. Согласно архивным данным, он поручал изготовление своего платья иностранным и быстро обучающимся русским портным, а также заказывал его за границей, предпочитая ткани красных, коричневых и зеленых тонов, иногда вышитые золотыми или серебряными нитями.

Царь был одним из могущественнейших монархов мира, но в то же время по размерам своих доходов относился к числу самых бедных. Прибыль с золотых, серебряных, медных и железных рудников была ненадежна, а сам труд в них губителен. Он широко развивал торговлю, которая, впрочем, не приносила ему первоначально ничего, кроме надежд на будущее. Новозавоеванные провинции увеличивали его силу и славу, но отнюдь не доходы. Необходимо было время, чтобы залечить раны Ливонии, провинции богатой и изобильной, однако опустошенной пятнадцатилетней войной и бывшей для завоевателя лишь дополнительным бременем. Содержание флота и затраты на ежедневно затеваемые новые предприятия истощали казну. Петр был вынужден прибегнуть к такому дурному средству, как перечеканка монеты — лекарству, которое никогда не излечивает болезни государства. «И тем паче предосудительно для такой страны, которая более ввозит из чужих краев, нежели вывозит сама».

Как-то князь Долгоруков подсказал государю, что среди своих многочисленных интересов и государственных забот тот еще не охватил важнейшую сферу — законодательную.