Саграда видит на месте Яссы — Торо. Его кряжистую фигуру, его кривоватую улыбку, его щегольскую эспаньолку — все такое знакомое, примелькавшееся, телесное. Но вот Испанский Бык резко поворачивает голову и глаза его исчезают, их сменяет исчерна-багровая пустота выжженных глазниц. Тогда пиратка вспоминает: ЭТО — не ее Торо. Перед нею водчий на путях Самайна, очередной странный бог из тех, что никак не решат, просыпаться им следующей весной или нет.

Поводыри здешние — все как один злодеи и хитрецы. Их много и каждый кружит душу живую по своим весям, избегая других богов, словно хищник, обходящий чужую охотничью территорию. Эби подсказывает матери: привратник с кабаньим рылом бродит по наружным галереям, никогда не заходя в пиршественный зал, будто отлучили его от последнего пира богов и духов; многоликий Ясса показывает комнаты памяти тем, кто сподобился глотнуть молока небесной коровы, однако не уснул вечным сном на пороге. И в конце концов приводит к очагу Кет Круаха, к котлу с дарами земли и крови.

В котле отдают бульону аромат неведомые травы, на дне вывариваются мозговые кости, огромные, точно из скелета доисторических монстров, на поверхность выносит золотые монетки жира и куски мяса непривычного цвета. За этим кружением можно наблюдать бесконечно, впитывая запах, одновременно притягательный и тошнотворный.

Горе тому из смертных, кто отведает пищи богов. И вечный укор тому, кто не отведает.

Пута дель Дьябло больше не может противиться — ни своей жажде, ни своей судьбе, ни тому, как тьма заполняет ее изнутри, натягивает тело на себя, словно перчатку на руку. Пекельный бог, будто заправский повар, берет огромную разливательную ложку и бьет ею по краю котла. Вечно полный золотой котел поет, точно не заполнен ничем, кроме резонирующей пустоты: нннцанннг… нннцанннг… — и тонким лязгом отзывается посуда на столах, составленных вкруговую. Ясса зачерпывает целый половник варева и подносит к губам Кэт, глазами приказывая: прими! Пиратка стискивает зубы и кулаки, поджимает пальцы на ногах, вспоминает былую пиратскую выучку, готовится к бою. Перво-наперво — забыть о возможных ранах, боли и смерти, затем — превратиться в снаряд, пролагающий путь к цели сквозь живую плоть… и последнее, самое важное — не поддаваться на вражеские уловки.

Ты не Торо! — мотает она головой, потихоньку отступая назад. И натыкается спиной на стену из мышц и костей. Грудные мышцы и мышцы живота, дельтовидные мышцы, сомкнутые плечо к плечу — на ощупь словно мрамор, холодный мрамор статуй, за спиной Пута дель Дьябло точно живой барельеф из ниоткуда возник. Он не дает Пута дель Дьябло ни убежать, ни даже отвернуться: твердые пальцы сжимают шею и впиваются в затылок, жесткая ладонь охватывает подбородок Кэт, тянет вниз — пока еще недостаточно сильно. Гладкое и горячее тычется в губы, Саграда мычит, не открывая рта. Мама, не отдавай меня, мама, шепчет Эби. Мама, я не хочу уходить. Мама, скажи им, пусть оставят меня в покое! Мама…

— Пей! — произносит справа взрыкивающий, низкий и резкий голос. Так может говорить разумное существо с головой льва. Или почти разумное. Химера. Ламашту. Китти.

— Пей, — из-за левого плеча вторит граф Солсбери. Сесил. Велиар. Отец ребенка Кэт, безумец, демон и убийца. — Абигаэль не хочет рождаться. Ей страшно, она уничтожит вас обеих, лишь бы не появляться на свет. Верь мне, не ей.

Но Пута дель Дьябло слышит не его, а только голос в собственной голове, под черепом словно вулкан взорвался, грохочет и воет: беги! спасайся! От этого воя сознание бьется в конвульсиях, будто умирающее животное, в ушах звенит — да так, что кажется, эхо гуляет по залу.