За этим молением и застал его брат Гондемар. Он едва не валился с ног, ибо со всей истовостью преданного слуги Господнего в прошедшие недели выполнял завет настоятеля - не знать отдыха, доколе не будет выполнено порученное ему дело.

    -  Приветствую тебя, преподобный отче, - едва шевеля потрескавшимися губами, проговорил монах.

    -  Мир тебе, любезный брат, - завершая молитву, кивнул Бернар. - Какие вести ты привез из Святой земли?

    -  Шевалье де Пайен просил тебя не оставлять в молитвах его и смиренных воителей Божьих, неуклонно стоящих за святое дело пред лицом злокозненных язычников и отступников, алчущих гибели праведникам. Кто бы ни были эти мерзавцы, сарацины или же франкские бароны, позабывшие о вере и погрязшие в преступной роскоши, - да расточатся они пред именем Господа! Не оставь же бедных рыцарей христовых в час испытаний, ибо неисчислимо воинство прислужников врага рода человеческого.

    -  Да, несомненно. - Бернар Клервоский вернулся к столу. - Но скажи, он сделал то, о чем я просил?

    -  О да, едва узнав твою волю, он незамедлительно отрядил некоего рыцаря, недавно примкнувшего к его отряду.

    -  Ты видел его?

    -  Да, - брат Гондемар склонил голову, - это дворянин из Пикардии, Вальтарэ Камдель. Его роду принадлежит замок Вержен. По утверждению де Пайена, он - верный сын матери нашей, Римской церкви, и, как я мог убедиться воочию, прекрасный воин. Кроме того, он необыкновенно сведущ в языках, что особо ценно в нашем случае.

    -  Это верно, - подтвердил настоятель обители. - Будем уповать на милость небес и на то, что сей рыцарь не только ловок с мечом, но и достаточно умен, чтобы не оплошать во всем прочем.

    -  По слухам, приходящим в Святую землю от киликийцев, русы сейчас готовятся к большой войне и потому рады принять в свои ряды всякого, кто пожелает сражаться и умеет это делать. Вряд ли намерение шевалье де Вержена поступить к ним на службу вызовет какие-либо опасения.

    -  Русы… - задумчиво проговорил Бернар Клервоский. - Послушай, что пишет мне о них епископ краковский Матфей. - Аббат отошел к столу и взял один из свитков, затем развернул его и пристроился рядом со светильней.

    «…Народ же тот русский множеству ли бесчисленному, небу ли звездному подобный, и правила веры православной и религии истинной установления не блюдет… Христа лишь по имени признает, делами же совершенно отрицает. Не желает упомянутый народ ни с греческой, ни с латинской церковью быть единообразным. Но, отличный от той и от другой, таинства ни одной из них не разделяет».

    -  Вот так-то, любезный брат! Даже среди нечестивых схизматиков-ромеев сей народ слывет еретиками, и было бы верным не убеждать заблудших вернуться на путь истинный, но принести в те края слово Писания так, будто оного никогда и не ведали на Руси. Епископ Матфей заверяет меня, что люди, верные ему, а стало быть и нам, имеются даже при дворе короля русов. Ясное дело, они ничем не выдают себя, но в случае необходимости через них можно будет передавать волю нашему рыцарю и получать вести от него. Господи! - Бернар повернулся к распятию. - Вразуми страждущего твоего, для чего попущением своим дал ты еретикам высший знак благоволения?! Я не ропщу, Господи, но сердце мое полно муки мученической! Да будет воля твоя даровать нам победу! Да святится творимое во имя Твое! Да расточатся врази Твои…

    -  Увы, благочестивый отче, даже если люди епископа Матфея со всей возможной скоростью и рвением будут выполнять свое дело, путь из Кракова сюда, а отсюда на Русь столь долог и труден, что вести, если они дойдут, успеют состариться и станут лишь причиной для пустой молвы.