-  Однако, мой лорд, раз уж Господь дал сил барону, чтобы никто не смог назвать вас впоследствии коварным вероломцем, быть может, вы примете его? - смиренно потупив глаза, поинтересовался Фитц-Алан.

    -  А что, ты знаешь кого-то, кто станет именовать меня коварным вероломцем? - Генрих Боклерк подошел вплотную к секретарю и крепко схватил его за ворот.

    -  Мне неведомы такие люди, - не пытаясь освободиться, прохрипел Фитц-Алан.

    -  То-то же. Да, конечно, я встречусь с Соксом. Пожалуй, даже назначу его своим личным скороходом. - Он развел руками. - От Нортумберленда до Лондона в цепях, бегом!.. Ну почему у меня такие крепкие враги и такие хлипкие друзья?! Одна радость - я все же побеждаю. Ну, где Сокс? Мы уже битый час с тобой болтаем, а его все нет. Это называется бежать?

    -  Он внизу, ждет вашего распоряжения и… едва держится на ногах.

    -  Ну что за глупости? - скривился Генрих Боклерк. - Я же обещал ему встретиться как можно раньше, а я всегда держу слово. Что же касается его ног, то до них мне дела нет. К тому же в моем королевстве, так и передай ему - в моем королевстве, каждый может бегать, как ему вздумается. Не может на ногах - пусть бегает на руках. Давай веди его скорей. - Король с силой подтолкнул Фитц-Алана к двери. - Господи, - вздохнул он, обращаясь к оставленному на столе манускрипту, - вот и апостол Павел в своем послании к Тимофею клеймит неразумных, возносящих свои мифы и родословия вопреки истинной власти Господней. Ибо что есть суть веры, как не власть? Власть Господа над миром, короля - над смертными. Разве не есть государь для подданных то же, что Всевышний для этой юдоли печали? А стало быть, измена есть вероотступничество и карать за нее следует без всякой жалости.

    Фитц-Алан вернулся через несколько минут. Его сопровождали двое стражников, волокущих очень запыленного, очень измученного высокого мужчину средних лет с резкими чертами гордеца и холодными синими глазами, кажется, единственным, что было еще живо в этом громыхающем кандалами узнике. Генрих Боклерк обошел вокруг пленника, любуясь достигнутым результатом.

    -  Джон Сокс. Некогда барон, некогда полководец, некогда добрый христианин.

    -  Барон Джон Сокс, - процедил его гость, с трудом шевеля губами. - Твой чертов отец, поскребыш, так записал меня в придуманные им Книги Судного дня, [23] стало быть, дотоле я и буду бароном.

    -  Джон Сокс, - продолжая кружить вокруг пленника, точно акула вокруг жертвы, насмешливо ухмыльнулся король, - совсем недавно ты и впрямь был бароном. Что мешало тебе и далее оставаться им? Нынче ты - изменник и вероотступник. А вот скажи, что отличает тебя от любого землепашца на этом острове? Молчишь? А я скажу тебе. Ты не умеешь пахать землю. Стало быть, ты еще и хуже самого распоследнего из моих подданных. Ты никчемный человек.

    -  Я честный рыцарь.

    -  Ну полноте, честные рыцари не восстают против своего короля. А раз ты восстал, значит, ты изменник, и говорить о чести с тобой мне не пристало. А раз у тебя нет чести, стало быть, ты - не рыцарь и не барон. Так, Джон из Сокса, бродяга и самозванец.

    -  Мой род уж больше трех столетий известен на острове. И не тебе, внуку кожевенника и сыну ублюдка, учить меня законам чести. Я сражался за свое отечество.

    -  Помнится, в прежние годы против короля Малькольма Шотландского ты воевал за мое отечество. А потому не расточай зря хулу на мертвых, и раз уж я обещал тебе, что выслушаю, говори все, что хотел сказать.