-  Зачем? - с персиянкой Никотея могла быть чуть более откровенной, чем с изображением в зеркале.

    -  Евнух не сказал.

    Никотея, молча глядя на служанку, провела черепаховым гребнем от корней до самых кончиков своих длинных, волнистых, светлого золота волос. Персиянка верно оценила ее молчание.

    -  Один из варангов, [2] что на карауле в тронном зале, обмолвился, будто василевс Иоанн желает выдать вас замуж.

    -  Вот как? За кого?

    -  Он назвал имя Мастлейва, сына кесаря рутенов.

    -  Сын кесаря рутенов… - чуть слышно повторила знатная ромейка. Взгляд ее выражал углубленную сосредоточенность, как обычно бывало, когда она неспешно обдумывала какую-нибудь шахматную каверзу. На этот раз ее размышления длились недолго. - Помоги мне привести себя в порядок, - быстро скомандовала она, выходя из задумчивости, - я должна предстать перед государем, как подобает маленькой нежной племяннице.

    * * *

    Крепость с четырьмя башнями, стражем притаившаяся над входом в горное ущелье, контролировала торговый путь между Францией и Италией. Она именовалась Себорга и с недавних пор служила центром небольшого княжества Священной Римской империи. Тропинка, ведущая меж скал к прилепившемуся над обрывом небольшому монастырю, была хорошо различима даже в сгущающихся вечерних сумерках. Каждый день вновь и вновь десятки монахов-бенедиктинцев спускались по ней к расположенным у подножья гор виноградникам и, чуть солнце начинало утомленно прятаться среди покрытых зеленью скал, снова возвращались в святую обитель, счастливые земным служением высшему промыслу.

    В монастырской скриптории их ожидал подвиг духовный. Здесь по тщательно выделанному пергаменту скрипели отточенные перья, сохраняя для жаждущих спасения души слова Писания и мудрость святых отцов. Для редких же посвященных в законы и таинства под этими сводами переписывались древние повествования, еще по приказу святого Бенедикта Нурсийского хранимые в монастырской библиотеке.

    В этот день монахи уже вернулись в аббатство, и гулкий колокол призывал к вечерне смиренную паству.

    Путники, шедшие по узкой тропе меж отвесных утесов, черным одеянием походили на обитателей монастыря. Только сутаны их были запылены, на лицах проступала усталость. Святые отцы шли издалека.

    -  Вот мы и у цели, - проговорил один из них, осеняя себя крестным знамением при звуках колокола. - Учитель, быть может, теперь вы объясните, зачем нам нужно было идти сюда из самой Шампани?

    -  Стыдись, брат Гондемар, - смиренно пожурил его старший из монахов, невысокий сухопарый мужчина с изможденным, но полным внутренней силы лицом аскета, - пристало ли заботиться о ногах, когда речь идет о спасении души?

    -  Простите, святой отец, - заговорил другой спутник, - но неужели во всем княжестве не сыскалось священнослужителя, достойного принять исповедь и причастить умирающего?

    -  Нет, брат Россаль, - покачал головой духовный наставник, - здесь речь идет не о простой исповеди, потому-то князь Эдоардо и просил меня прибыть с двумя свидетелями.

    -  И как можно раньше, - добавил брат Гондемар. - Быть может, что-то предвещает скорую кончину самого князя?

    -  Кому то ведомо… - старший из монахов утер пот со лба, не останавливаясь на крутой тропе, чтобы перевести дух. - Все в руке Господней. Запасемся терпением. Не пройдет и часа, как мы сами узнаем.

    Еще некоторое время они шли в молчании, покуда впереди не показались запертые ворота обители.