Михаил следовал глазами за взглядом этой славной простодушной девушки и едва сдерживал клокотавшую внутри ненависть.

    -  Если сейчас он уедет на охоту, его не будет целую неделю, а может, и две. Скорее всего мы уже не увидимся. Больше никогда не увидимся! Какие ужасные слова! Как грустно покидать дом, с которым сроднилась, людей, к которым привязана всей душой! - Юная севаста покачала головой и скорбно вздохнула. - А скажи, охотиться - это и впрямь так опасно? Я очень боюсь за дорогого братца! Как подумаешь, что порою судьба целой империи может зависеть от удара рогов какого-нибудь дикого оленя… Но полно, не стоит об этом. Не дай Господь накликать беду! - Она встряхнула головой, и луч солнца, блеснув на ее золотистых локонах, радостно принялся играть среди них в прятки.

    -  Однако мы заставляем государя ждать. Идемте, мой доблестный страж, не стоит задерживаться, ибо только воля Господа превыше воли императора.

    * * *

    Почтительный настоятель монастыря поспешил лично проводить гостей туда, где их давно уже ждали. По сути, настоятель обители в Клерво, совсем недавно построенной в землях, подаренных Бернару графом Шампанским, ни в чем не превосходил своего преподобного собрата, аббата Сан-Микеле, однако даже помыслить о каком бы то ни было равенстве духовник князя Эдоардо не смел. Пред ним был не просто иерарх церкви, не просто учитель Божьего слова, рядом с ним, опираясь на посох, в насквозь пропотевшем, сером от пыли одеянии шествовала надежда всего праведного католического мира. И только гнусный язычник, схизматик или же полоумный мог не осознавать этого!

    -  …Одной лишь волею небес можно объяснить, что этот старец еще жив, - открывая двери монастырской лекарни, пояснил аббат Сан-Микеле, - сей древний годами воитель среди иных паломников возвращался из Иерусалима, когда недуг сразил его. Впрочем, что же странного, в его-то лета! Так, должно быть, выглядел сам Мафусаил в последние годы жизни. В прежние времена сей мирянин был, знать, очень силен. - Он покачал головой и повторил - Очень! И поныне видать. - Аббат пропустил Бернара и его спутников. - Да вы и сами сможете убедиться.

    Монашеские кельи никогда и нигде не были просторны, но эта из-за размеров тела, возлежащего на скрипучем монастырском топчане, казалась и вовсе крошечной. Человек, занимающий ее, был очень велик и очень стар. Он порывисто дышал, хватая воздух ртом. Глядя на него, казалось, что он дышит, из какого-то врожденного упрямства не желая поддаваться смерти. Бернар приблизился к умирающему и положил ему руку на лоб.

    -  У него жар.

    -  Не спадает уже несколько дней, - тихо пояснил аббат, - все это время он не приходит в себя, и я уж подумал, не зря ли вы проделали столь долгий путь.

    -  Господу было угодно, чтоб мы его проделали, следовательно, мы прошли его не зря.

    Точно услышав эти слова, больной открыл глаза.

    -  Благословите, отче! - прошептал он, увидев перед собой Бернара.

    -  Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! - творя крестное знамение, произнес настоятель Клервоской обители. - Сын мой, ты желаешь исповедаться?

    -  Недуг одолел меня у стен Иерусалима, - прохрипел умирающий, - по дороге в Яффо. Я не успел нагрешить.

    -  Чего же тебе надобно от меня?

    -  Поведать тайну. Мне нельзя унести ее в могилу. Меня звать Арнульф. Из народа данов. Когда-то я был оруженосцем у короля Харальда Хардрады. В последнем бою у Стэнфорд-Бридж… - Старик замолчал и откинулся на топчан, прерывисто дыша, словно после долгого бега.