Они следили, как Эмму осторожно уложили на носилки. А наверху закричала Бев… Она кричала и кричала, и ее крик заполнил все уголки дома.

Сегодня Лу буквально сотрясал храпом черепицу. Он не спал почти тридцать шесть часов и теперь, когда дело Каларми закрыто, хотел не только насладиться крепким ночным сном, но и пробездельничать все выходные.

Ему снилось, что он возится в саду, подстригает розы, играет с сыном. Они приготовят мясо на открытой жаровне, а Мардж сделает картофельный салат.

Двенадцать часов назад Лу убил человека. Не в первый раз, хотя такое, слава богу, происходило редко. Но когда работа заводила его так далеко, он потом нуждался в чем-то обыденном: в смехе сына, картофельном салате, поджаренном мясе… и еще — чтобы ночью чувствовать рядом тело жены. Лу был полицейским. Хорошим полицейским. За шесть лет работы в отделе расследования убийств он лишь второй раз применил оружие. Подобно большинству своих коллег Лу знал, что их работа состоит из монотонных дней, ходьбы, составления отчетов, телефонных звонков и мгновений, долей секунд ужаса.

Знал он также, что ему суждено еще не раз увидеть и пережить убийства, войны в гетто, поножовщину в трущобах, кровь, грязь.

Но работа ему не снилась. Лу было уже сорок, и никогда, с тех самых пор как в двадцать четыре года он нацепил полицейский значок, Лу не думал дома о работе. Однако иногда она сама напоминала о себе. Когда зазвонил телефон, Лу, оборвав храп, перевернулся и с закрытыми глазами автоматически взял трубку:

— Да. Кессельринг.

— Лейтенант, это Бестер.

— Что тебе нужно, так тебя так?

Лу мог позволить себе выругаться, так как у Мардж заткнуты уши.

— Простите, что разбудил вас, но у нас происшествие. Вы знаете Макавоя, Брайана Макавоя, певца?

— Макавоя? — Лу потер рукой лицо, стараясь проснуться.

— «Опустошение». Рок-группа.

— Да-да. Точно. А в чем дело? Какие-нибудь дети включили музыку слишком громко?

— Кто-то убил его маленького сына. Похоже на неудавшееся похищение.

— Ах черт! — Совершенно проснувшийся, Лу включил свет. — Давай адрес.

Свет разбудил Мардж. Увидев мужа, торопливо царапающего что-то в блокноте, она без единой жалобы поднялась, накинула халат и отправилась варить кофе.

Лу нашел Брайана в больнице. Он видел его несколько раз по телевизору и на снимках в газетах, когда Макавой выступал против войны. Его называли пацифистом. Лу был не слишком высокого мнения о тех, кто накачивался наркотиками, отпускал волосы до задницы и укладывал цветы на перекрестках. Но война ему тоже была не по душе. Он потерял брата в Корее, а мальчишка сестры три месяца назад отправился во Вьетнам.

Однако сейчас Лу занимали не политические взгляды Брайана Макавоя и не его стрижка.

Он некоторое время изучал певца, сидевшего в кресле. Молодой, худощавый, слишком красивый для мужчины, с отрешенно-задумчивым выражением лица — очевидным следствием душевного потрясения. В комнате были другие люди, из многочисленных пепельниц поднимался дымок.

Брайан машинально сунул в рот сигарету, затянулся, выпустил дым.

— Мистер Макавой?

Повторив с размеренностью робота те же движения, Брайан поднял глаза и увидел высокого сухопарого человека с заспанным лицом и темными волосами, зачесанными назад. На мужчине был серый костюм, старомодный галстук, накрахмаленная белая рубашка. Черные ботинки сверкают, ногти аккуратно подстрижены, на подбородке небольшая ранка от пореза во время бритья.

«Странно, на какие мелочи обращаешь внимание», — подумал Брайан, вновь затягиваясь сигаретой.

— Да.

— Я лейтенант Кессельринг.