|
Лицо его перекосилось от ярости, тень его ползла по крыше в нашу сторону и скрывалась в зазоре между вагонами. Послышался металлический лязг, и наш вагон вздрогнул. Лязг повторился. – Он расцепляет вагоны! – крикнул я. Вагон, на крыше которого стоял Никодимус, начал удаляться от нас, а зазор между вагонами – увеличиваться. – Вперед! – крикнул Саня. – Я в порядке! Майкл вскочил и, не колеблясь, прыгнул. Марконе отшвырнул автомат в сторону и тоже прыгнул, отчаянно молотя по воздуху руками. Он приземлился на самом краю крыши. Я забрался на край вагона и глянул вперед, на удаляющийся вагон. Мне очень живо представилось, как вместо крыши соседнего вагона я приземляюсь на рельсы – прямо перед катящимся по инерции вагоном. Даже отцепившись от локомотива, он продолжал двигаться с вполне ощутимой скоростью. Мало не показалось бы. Я отшвырнул карабин и накачал побольше воли в посох. Потом оттолкнулся ногами и посохом от торца вагона и крикнул: – Forzare! Высвобожденная заклинанием сила швырнула меня вперед. Даже слишком далеко вперед. Я приземлился ближе к Никодимусу, чем Майкл или Марконе, – но по крайней мере я не распластался у его ног. Майкл шагнул вперед и стал рядом со мной, а спустя секунду к нам присоединился Марконе. В обеих руках он держал по автоматическому пистолету. – Паренек-то не слишком быстр, правда, Майкл? – усмехнулся Никодимус. – Зато ты, пожалуй, вполне достойный соперник. Ну, не настолько опытен, как хотелось бы... но трудно ведь найти кого-либо, чей опыт превышает тридцать или сорок лет – тем более двадцать столетий. Не настолько способен, как японец, – так ведь таких считанные единицы. – Отдай Плащаницу, Никодимус! – крикнул Майкл. – Она тебе не принадлежит. – Ну как же, не принадлежит, – отозвался Никодимус. – И уж во всяком случае, не тебе меня остановить. А когда я разделаюсь с тобой и чародеем, я вернусь за тем мальчиком. Три рыцаря за день – пожалуй, это рекорд. – Отпускать шпильки он умеет, факт, – буркнул я. – А я-то, дурак, считал, это мое амплуа. – По крайней мере вас он вниманием не обошел, – отозвался Марконе. – Я чувствую себя незаслуженно обиженным. – Эй! – крикнул я. – Старина Ник, можно один вопрос? – Всегда пожалуйста, чародей. Когда мы схватимся, боюсь, у тебя не будет больше такой возможности. – Зачем? – спросил я. – Прошу прощения? – Зачем? – повторил я. – Какого черта ты все это делаешь? Я хочу сказать, я понимаю, зачем ты стырил Плащаницу. Тебе нужна была тяжелая артиллерия. Но чума-то зачем? – Ты читал Евангелия? – Ну, не полностью, – признался я. – Но я не въезжаю... Неужели ты серьезно думаешь, что затеваешь Апокалипсис? Никодимус покачал головой: – Дрезден, Дрезден. Апокалипсис, о котором ты говоришь, – это не событие. Ну, по крайней мере – не какое-то конкретное событие. Рано или поздно, не сомневаюсь, наступит и настоящий Апокалипсис, который положит конец всему, но я сильно сомневаюсь, чтобы он начался с этого вот события. – Тогда на кой черт тебе это ? Некоторое время Никодимус молча смотрел на меня, потом улыбнулся. – Апокалипсис – это границы сознания, – произнес он. – Вера. Капитуляция перед неизбежным. Это смерть надежды. – И в таком окружении, – негромко сказал Майкл, – это означает больше страданий. Больше боли. Больше отчаяния. Больше сил тьме и ее приспешникам. – Вот именно, – кивнул Никодимус. |
