— Пресловутая презумпция невиновности! А сами на меня думаете.

— Не опережайте. Итак, в первом же столкновении с дружеским кружком писателей вы почувствовали там нелады. Кто, по вашему мнению, мог завидовать модной романистке?

— Теоретически все, кроме Вагнера, Мани и меня. В смысле: мы не писатели. В один момент она их всех обскакала. Но чтобы из-за этого убить… Не верится.

— Иногда человека лишают жизни из-за сущих пустяков. А мировая слава по любым меркам — не пустяк. Молодая девушка действительно занималась порнографией?

— Если снять эстетские покровы… В ее прозе есть соблазн.

— В каком смысле?

— В православном. Соблазн эротизма, оккультизма… Например, во втором романе «Двуличный ангел»…

— Опять ангел, — вздохнул Быстров. — Перескажите, только кратенько. Я должен ясно представлять возможный мотив преступления.

— По-вашему, мотив литературный?

— Я говорю: возможный. Давайте продолжать работу.

— Ну, в двух словах. У деловой дамы любовная связь с юным монахом. Вместо этой бизнесвумен (действует криминал, она поставлена на счетчик) случайно погибает юноша. Женщина тайно хоронит тело и обращается к знаменитой в Париже ясновидящей: ее, де, преследует возлюбленный в обольстительном виде ангела. По совету старухи дама ходит ночью на кладбище в лесу за монастырем, ложится на могилу и творит особую формулу. Сила ее любви такова, что монах на краткие минуты материализуется, они зачинают дитя и у нее рождается девочка.

— Что за чушь! — удивился следователь. — Вообще-то я в этом плане не силен, но неужели такую чушь читают?

— Читают тысячи и тысячи, судя по тиражам. За чушь получают престижные премии.

— Да, обстановочка у нас нездоровая, с душком.

— Премии и наша и французская.

— Стало быть, и они далеко зашли. Плохо дело, теперь мне покоя не дадут. Может, Москва отберет? Шутка сказать, французская…

«Господи! — взмолился я про себя. — Оставь «дело» ему!»

Быстров вгляделся в свой листок сквозь круглые очки.

— Охарактеризуйте, насколько сможете, отношение каждого фигуранта к юной знаменитости. В плане ее работы.

— У Старцева и Покровского — резко отрицательное (последний разносил ее в пух и прах в своем журнале с ведома отца). У издателя, само собой, положительное. Фотокора восхищает успех как таковой, безотносительно к его сути. У Тихомировой и Громова отношение похожее, но более сложное.

— Конкретнее.

— С оттенком горечи, может быть, зависти.

— А у Марии Старцевой?

— Кажется, она единственная не считает сестру талантливой.

— Здравая девица, — одобрил старик. — Вот вы упомянули, что в течение свиданий с Юлией чувствовали чуть ли не слежку.

— Скажем, пристальное внимание.

— Где — на улице, на транспорте?..

— В ресторане Дома литераторов, куда мы ходили почти каждый день. Она там сочиняла…

— Верю, — перебил Быстров, — самое для нее место, в подпитии такой бред сочиняется.

— Юля выпивала бутылку бордо. А вначале обязательный звонок на ее мобильник. Она отвечала всегда одно и то же: «Да, в ЦДЛ… да, с мужчиной».

— Мобильник? Замечательно! Вы поинтересовались…

— Поинтересовался, — перебил я. — «У вас ревнивый друг?»

— Для нынешней молодежи нехарактерно обращение на «вы», — заметил следователь.