В принципе, о подоплеке этой гонки догадаться несложно: вот-вот сюда доберутся «органы» (ключи — в сумочке, которую сдала Тихомирова), а тут притаился неоконченный роман Юлии Глан. Понятно — где: Вагнер уже включил компьютер.

Юла называла эту комнату в зеленоватых обоях и коврах, с дамскими креслицами, кокетливыми игрушками — кабинетом, который ничего общего с дедушкиным, например, не имел. И у Тихомировой, не говоря уже о «реалисте», обстановка куда более деловая, не «игрушечная»: бумаги, книги, словари, набор ручек, машинка пишущая… Бедная девочка была творцом новейшей формации — она закладывала свои изящные, эротико-мистические «фэнтези» в умный металлический «девайс», который выдавал блестящие круглые пластиночки прямо в волосатые руки Вагнера.

— Никому не доверяя, я сам приезжал за драгоценной дискетой. — Прожженный этот аферист всхлипнул (или мне послышалось?). — Кончились золотые яички… — И мне — с угрозой: — Ты во всем виноват.

— Я понимаю твое состояние, Джон Ильич…

— Никогда не поймешь! — отрезал он грубо. — Для этого надо иметь сердце. Что ты тогда на юбилее каркал? Ты! Если не убил, то подтолкнул… — я поймал его умный, тяжелый взгляд, — спровоцировал этого жалкого недоноска с его дебильной «формулой» на пятьсот страниц!.. — Вагнер вдруг застонал и опустился в воздушное креслице напротив монитора.

— Тебе дурно?

Он не отвечал, закрыв глаза. Ну до чего все нервные!

— Воды принести?

Помотал головой.

— Ну, что такое, Джон Ильич? — Я тоже опустился в дамское креслице поодаль, а он завопил:

— Я не смог найти файл с «Марией Магдалиной» Не смог! Не смог! Два романа на месте, видишь? А третий…

— Поищи на диске.

— При тебе же искал… нету! Ничего нету! Убийца удалил файл с текстом! Это ты сделал?

— Нет!

Побесновавшись, Вагнер налил себе коньяку из маленького зеркального бара, крикнув сварливо: «Это мой, имею право!» — выпил, закурил и сказал нормальным голосом:

— Дверь не взломана, лоджия закрыта, шестой этаж. Делаем вывод: у придурка есть ключи. Я должен с ним увидеться.

— Зачем?

— Поскольку Юлик, судя по всему, законченный придурок, он мог позаимствовать «Марию Магдалину» на память о зарезанной возлюбленной или в видах плагиата, черт его знает! Да просто рука не поднялась уничтожить… Ведь не исключено?

— Не исключено, — согласился я. — Но роман не окончен.

— Об этом никто, кроме меня… — издатель осекся, в черных, как угли (как у Моравы, вспомнилось), глазах зажегся мрачный огонек, — и кроме тебя, никто не знает.

— Убийца знает.

— С ним я попытаюсь договориться. А ты! Учти, Черкасов, хуже будет.

— Успокойся на мой счет. Я человек простой, не творец.

— Твоя простота мне обходится дороже воровства! Совесть не мучает?

— Меня много чего мучает.

— Это правильно. Потому что своим юродством ты убил талант… Ладно, пока живи. Главное — роман найти, а дописать не проблема, там немного. А еще лучше — конкурс объявить, — издатель вслух строил воздушные замки.