Однако реакция его была неожиданной.

— Божественный Юлий? Что-то сомнительно.

— По-вашему, абсурдист неспособен пролить кровь?

— Априори неспособен.

— Что-то я не заметил ореола святости…

Платон перебил:

— Не святость, а своего рода болезнь. Он великий грешник, поскольку блудлив. Не так, разумеется, как Тимур, но… В аспекте истории литературы, я бы сравнил его с Бальзаком, а Страстова — с Набоковым.

— Оригинальные у вас ассоциации.

— Один одержим дамочками, другой — девочками. Заметьте, я не про любовь говорю — «любви все возрасты покорны», — а про седьмую заповедь.

— Стало быть, сладострастники не могут быть убийцами?

— Еще как могут! Всяческие причуды в сфере пола бывают чреваты неприятностями. При определенных условиях на убийство способен каждый — вот мое убеждение. Но Юлий провернул бы это задание по-другому.

— Как?

— Задушил бы, удавил, отравил, утопил… Вижу удивление на вашем лице. И тут требуется потревожить дух третьего литературного деятеля — Маяковского. Который падал в обморок от царапины и как огня боялся острых предметов. Юлий физически не выносит вида крови.

— Фантастика!

— Это правда. Хотите — расскажите следователю, не хотите — так оставим, я буду молчать.

— Намек понял, но не понимаю, чем заслужил такое доверие.

— Вы доверились мне первому, а я не первый год живу на свете и чуточку в людях разбираюсь. Взамен Громова они возьмут вас.

— Но сначала пусть проверят по мобильнику, кто такой «литературный агент». И если окажется, что это не Юлий… Слушайте! Если он так же неповинен в крови, как я, где же ваша христианская совесть…

— Не так же! — перебил Платон мрачно. — Если имеет место самооговор, то в чем может быть его причина?

— Я даже вообразить себе не могу! Не деньги же ему за это дали.

— Ни за какие деньги творец не пойдет за решетку лет на пятнадцать, а то и пожизненно.

— И он так же вменяем, как мы с вами.

— Да, хитрый малый.

— И утверждает, что совершил убийство в пьяном состоянии.

— Такой безукоризненный криминальный акт? — Покровский презрительно рассмеялся. — И вы верите в эту байку?

— Но паркер его!

— А вы лично видели ручку на месте преступления?

— Нет.

— Так откуда известно, где Лада ее нашла? Или позаимствовала? Только с ее слов!

— По-вашему, Тихомирова убийца и подставляет своего возлюбленного, а Юлик ради нее по-рыцарски своей жизнью жертвует? Абсурд!

— Абсурдист! — засмеялся литературовед. — Не говорите о жертвенности! Они оба исповедуют античный гедонизм. Даже не эпикурейство с его сократовской идеей внутренней свободы, а самый примитивный языческий постулат Аристиппа: наслаждение как высшая цель жизни и мотив поведения. Наслаждение, — повторил Платон печально, — сладострастие.

— Страдание есть, — напомнил я…

— О, не всех оно очищает!

— Платон, мы отвлеклись. Если это самооговор, то по какой причине он возник, как вы думаете?

— Из двух зол традиционно выбирают меньшее.

— Убийство юной девушки — зло, меньшее, чем… докончите, прошу вас, у меня недостаток воображения. Или цинизма.

— Я — пас.