Дорога рассекает поле надвое и скатывается в низину меж холмов. Их пологие склоны, куда не достает разлив реки, заросли кустарником и годятся лишь для выпаса коз. Козы, в отличие от коров и овец, сглодают все – и кору, и листья, и редкие пучки травы. Но коз в селении уже не осталось, козы съедены в первую очередь – к козлятине у ливийцев национальное пристрастие.

    На холмах, в кустарнике по обе стороны дороги, прячется главная часть нашего воинства; там дружины Пекрура, Петхонса и других вождей. В засаде под холмом мои люди, а также воины Баклула и другого князька, Тари, сына Такелота. Место подходящее; обходить холмы по заболоченной низине тяжело и трудно, а лезть на них как будто ни к чему, если имеется дорога. Но похоже, что Урдмана не меньше Пекрура искушен в междоусобных стычках – заподозрил-таки неладное. Если убедится, что на холмах его ждут, возможны осложнения. Разного рода: может занять деревню и сидеть в ней месяц, может все же обойти холмы или атаковать вершины, но без большой надежды на успех – слишком мал перевес в численности. Я, учитывая свой богатый опыт, распорядился бы иначе – провел разведку боем или рассредоточил бы войско и ударил ночью. Но это сложная операция, не то что нагрянуть на спящих и пьяных дружинников Пемы. Успех ночного сражения зависит от согласованности действий всех отрядов, от умения биться мечом и секирой, от хорошей связи с предводителем, от сигналов, подаваемых огнем и трубами. Стрелы, копья, колесницы, всадники – все бесполезно во тьме, кроме клинка, кинжала, быстрых ног и отличной выучки. Все это будет, но не сейчас. На ближайшие два-три тысячелетия военная доктрина такова: легионы ночью не воюют.

    Правда, в воинстве Урдманы есть лучники, и это может привести к иным тактическим решениям.

    Я подозвал Баклула и Иуалата. Они подползли, струясь, словно змеи в траве.

    – Откройте уши свои и слушайте. Ты, Иуалат, возьмешь моих людей и расставишь по двое по обе стороны дороги. Пусть затаятся в овсах и следят за всяким шевелением. Если заметят лазутчиков – убрать их по-тихому. Когда увидят воинство Урдманы, пусть возвращаются назад.

    – Да, господин.

    – Иди! И да будет с тобой милость Амона. – Я повернулся к Баклулу: – Дошло до меня, что среди твоих людей и воинов Тари есть меткие метатели дротиков. Пусть приготовятся. Еще отправь гонцов к Пекруру и Петхонсу. Надо известить вождей, что у противника есть лучники.

    – Откуда ты это узнал? – Его губы недоверчиво скривились.

    Я вытянул руку, обхватил пятерней его затылок и ткнул Баклула лицом в жесткую траву.

    – Ты, пропивший мумию отца! Не спрашивай, а выполняй, не то познаешь вкус смерти на своих губах!

    Он выплюнул землю и травинки.

    – Но я…

    – Ты сын осла! С ними Анх-Хор, царевич из Таниса, и он наверняка привел лучников! Пошли людей, или я вырежу ремень из твоего хребта!

    Злобно сверкнув глазами, Баклул исчез в траве. С осторожностью приподняв голову, я уставился на овсяное поле. Войско Урдманы было километрах в пяти-шести, и его разведчики, которые двигались налегке, уже могли сюда добраться.

    Я ждал, всматриваясь в высокие зеленые травы. Пять минут, десять, пятнадцать… Затем метелки овса заколыхались в двух местах, прочерчивая след ползущих в них людей. На мгновение мелькнули головы, прикрытые плетенными из стеблей накидками – мои воины осматривали поле. Потом раздался придушенный хрип, блеснуло лезвие кинжала, и шевеление в овсах затихло.

    Кто-то осторожно коснулся моего плеча.