Он почти не видел ливонцев — они постоянно находились внутри, что-то варили, вскрывали нарывы, перевязывали раны — и вытаскивали своих пациентов одного за другим в помещение, куда складывали трупы.

Штрик был страшно бледен. Он сделался похож на опарыша, белого червя, живущего в навозе. Его лицо опухло, глаза заплыли, губы ввалились и посинели.

Иордан высох, как палка. Он почти ничего не ел и от голода потемнел, а глаза его светились в полумраке, как у дикого животного. Это странное свечение поначалу пугало Харузина, но потом он привык.

Сергей решил просто выполнять все, что ему прикажут, и не задавать вопросов. Так было легче.

Ему показывали сундук, где обнаружилось чье-то полотно. Непроданное. Больше его не востребует заказчик. Наверняка мертв и купец, и тот, для кого он привозил этот товар. Полотно надлежало разорвать на полосы. И Харузин резал добротную чистую ткань, зная, что к вечеру она уже пропитается гноем и кровью. Ему было все равно..

Порой он начинал испытывать любопытство: сколько еще он продержится? Неужели действительно не умрет?

По утрам, сразу после того, как отправляли мертвецов, Лавр выходил к нему с бутылкой святой воды и давал пить.

«Вот мы верим в Бога, — думал Харузин, послушно глотая эту странно чистую, сладкую на вкус воду, — надеемся на Его милость и мудрость. И в то же время пьем какую-то водицу и полагаем, будто она нас от чего-то спасет. Разве это не суеверие? „Лютеры“ считают нас едва ли не идолопоклонниками».

Он улучил минуту и спросил об этом Лавра.

Лаврентий тихо засмеялся.

— У нас, конечно, полно разных святынек, вроде воды или обрывков ризы какого-нибудь святого человека. Бедные «лютеры»! Толкуют Священное Писание в меру своего человеческого разумения — и полагают, будто этого довольно. Sola scripta. Только Писание. Одно только Писание. А этого, знаешь ли, мало.

— Почему? — спросил Харузин. — То есть, я с тобой согласен. Заранее согласен. Ты мне объясни — почему, ладно? Чтобы я не только чувствовал, но и понимал.

— Ладно, — сказал Лавр. — Что ты, в самом деле, оправдываешься? Дух Святой действует в материальном мире через материальные предметы. Через вещи. Через прикосновение. Ясно? Ты можешь соприкасаться со святыней, когда молишься, но часто необходимо бывает самое обыкновенное физическое прикосновение. Это как Причастие. В нас действует Бог. В нас действуют святые. Ты ведь знаешь, что пасхальное яйцо не портится. Простоит целый год в шкафу и останется свежим. Хочешь, мы с тобой следующую Пасху освятим яйца, а съедим их только через год?

Харузин сказал:

— Я это все знаю… но все равно в ум вместить не могу.

— Эту воду мы освящали на Крещение, — показал Лавр на пузырек. — А она до сих пор сладкая. Та, которую ты приносишь из Волхова, портится к вечеру, а эта свежая. Что скажешь?

Харузин вздохнул.

— Каждый год на Крещение Христос входит в воду, — сказал Лавр. — Веришь этому?

— Да, — сказал Харузин. — Это одна из тех вещей, в которые я верю.

— Обязан верить, да? — догадался Лавр. — Ладно… Агнец Божий берет на себя грехи мира. А где эти грехи находились — физически?

— Я не вполне тебя понимаю, — признал Харузин.

— Грехи мира находились в воде, — сказал Лавр. — Иоанн Креститель, когда крестил людей, вводил их в реку и там омывал их грехи водой. И в этой-то воде они и были.