Изменить размер шрифта - +
Чей-то детский голос звал: "Нанси! Нан-си!". В
доме Лолита поставила свою любимую пластинку  "Малютка  Кармен",  которую  я
всегда  называл  "Карманная  Кармен", от чего она фыркала, притворно глумясь
над моим притворным остроумием.
     Четверг. Вчера вечером мы сидели на открытой веранде - Гейзиха,  Лолита
и  я.  Сгущались теплые сумерки, переходя в полную неги ночь. Старая дурында
только что кончила подробно рассказывать мне содержание кинокартины, которую
она и Ло  видели  полгода  назад.  Очень  уже  опустившийся  боксер  наконец
знакомится  с  добрым  священником  (который  сам  когда-то, в крепкой своей
юности, был боксером и до сих пор мог кулаком свалить грешника).  Мы  сидели
на  подушках, положенных на пол; Ло была между мадам и мной (сама втиснулась
- звереныш мой). В свою очередь я  пустился  в  уморительный  пересказ  моих
арктических  приключений. Муза вымысла протянула мне винтовку, и я выстрелил
в белого медведя, который сел и охнул. Между тем я остро ощущал близость Ло,
и пока я говорил и  жестикулировал  в  милосердной  темноте,  я  пользовался
невидимыми   этими   жестами,  чтобы  тронуть  то  руку  ее,  то  плечо,  то
куклу-балерину из шерсти и кисеи, которую она тормошила и все сажала ко  мне
на  колени;  и  наконец, когда я полностью опутал мою жаром пышущую душеньку
этой сетью бесплотных ласок, я посмел погладить ее по ноге,  по  крыжовенным
волоскам  вдоль  голени,  и я смеялся собственным шуткам, и трепетал, и таил
трепет, и раза два ощутил беглыми губами тепло ее близких кудрей, тыкаясь  к
ней со смешными апарте в быстрых скобках и лаская ее игрушку. Она тоже очень
много  ерзала,  так  что  в  конце  концов  мать  ей резко сказала перестать
возиться, а ее куклу вдруг  швырнула  в  темноту,  и  я  все  похохатывал  и
обращался к Гейзихе через ноги Ло, причем моя рука ползла вверх по худенькой
спине нимфетки, нащупывая ее кожу сквозь ткань мальчишеской рубашки.
     Но  я знал, что все безнадежно. Меня мутило от вожделения, я страдал от
тесноты одежд, и был даже  рад,  когда  спокойный  голос  матери  объявил  в
темноте:  "А теперь мы считаем, что Ло пора идти спать". "А я считаю, что вы
свинюги", - сказала Ло. "Отлично, значит завтра не будет пикника", - сказала
Гейзиха. "Мы живем в свободной стране", сказала Ло. После того что  сердитая
Ло,   испустив   так  называемое  "Бронксовое  ура"  (толстый  звук  тошного
отвращения), удалилась, я по инерции продолжал пребывать на  веранде,  между
тем как Гейзиха выкуривала десятую за вечер папиросу и жаловалась на Ло.
     Ло, видите ли, уже выказывала злостность, когда ей был всего один год и
она, бывало, из кровати кидала игрушки через боковую сетку так, чтобы бедной
матери  этого  подлого  ребенка приходилось их подбирать! Ныне, в двенадцать
лет, это прямо бич Божий, по словам Гейзихи. Единственное о чем Ло мечтает -
это дрыгать под джазовую музыку или гарцевать в спортивных шествиях,  высоко
поднимая колени и жонглируя палочкой. Отметки она получает плохие, но все же
оказалась лучше приспособленной к школьному быту на новом месте, чем в Писки
(Писки  был их родной город в средней части Соединенных Штатов; рамздэльский
же дом раньше принадлежал покойной свекрови; в Рамздэль они переехали  около
двух лет тому назад).
Быстрый переход