То, что он знал о давней помолвке Марианны, стало для Робина неожиданностью. Конечно, Марианна рассказала о том, как отец поведал о ее обручении. Но она ни словом не обмолвилась, что еще раньше отец заградил ее от Лончема с помощью той же помолвки в присутствии Гая. Робин отчетливо представлял, какое воздействие произвело на Гая обручение Марианны, которую он отчаянно желал заполучить в супруги, и не просто обручение, а с его заклятым врагом. Несомненно, он что-то предпринял, чтобы вызнать, осталась ли эта помолвка формальной, погребенной в минувших годах, или нет. Не мог не предпринять! Нельзя исключать и роковое стечение обстоятельств, но если Гай действительно проведал, что сейчас связывает лорда Шервуда и дочь барона Невилла, как же все сразу становится на свои места! Если бы он только знал, что Гаю известно об их помолвке, то уже после первой ночи не отпустил бы Марианну во Фледстан, не поддался бы ни на какие уговоры. Сделай он так, и она не лежала бы сейчас еле живая, на ее спине не багровело бы клеймо, с ней не обошлись бы, как с девкой: жестоко и беспощадно. Если бы он мог, не медля ни минуты, вернуться во Фледстан, то выбил бы из Гая правду и, подтвердись его подозрения, убил бы его как бешеного пса, без всякого снисхождения. Но он опасался оставить Марианну одну, был вынужден ждать возвращения Эллен. Лишь бы она скорее вернулась, чтобы, вверив ее попечению Марианну, уделить мести должное время и силы.

Душевное напряжение и физическая усталость достигли предела, и сон навалился на Робина так внезапно, что кубок выпал из разжавшихся пальцев и глухо стукнул, упав на пол. Услышав этот стук, Марианна открыла глаза, в которых не было ни малейшего сна. Она недолго лежала с прежней неподвижностью, пока не убедилась по наступившей тишине, что Робин спит. Отбросив покрывало, она приподнялась и беззвучно ахнула от жгучей боли, прокатившейся по всему телу. Напряжение, скрутившее ее каменной судорогой в тот момент, когда она увидела Робина во Фледстане, его же заботами сейчас отпустило Марианну, чему она не обрадовалась. Вместе с напряжением ушла и бесчувственность, взамен вернулись и слабость, и страдания истерзанного тела, которое разрывалось на части от впившихся в него изнутри железных когтей. Неимоверным усилием воли Марианна соединяла эти части в одно целое. Не желая сдаваться телесной немощи, она некоторое время неподвижно сидела на кровати, зажмурив глаза, и собиралась с остатками истаявших сил, пока не решилась встать с постели и не уверилась в том, что ей удается стоять на ногах. Помня об обычной чуткости сна Робина, Марианна старалась двигаться как можно тише, почти не дышать. Она долго смотрела на Робина, который спал, привалившись боком к стене, потом отважилась сделать шаг.

Бесшумно и осторожно она пробралась к двери, радуясь неровному красноватому свету, которым пока еще освещали дом угли в очаге. В темноте бы она обязательно на что-нибудь наткнулась, упала, и шум немедленно разбудил бы Робина, а Марианне было важно, чтобы он спал, и как можно дольше. Благополучно выскользнув за порог, так что дверь даже не скрипнула, Марианна всей грудью вдохнула холодный рассветный воздух и осмотрелась.