Эти сентябрьские дни были на удивление изменчивыми. По утрам над городом зависала зловещая дымка, а когда солнце поднималось высоко, весь Париж был пронизан радостными золотыми нитями. Но при этом на улицах чувствовалось растущее напряжение и город напоминал перегретый паровой котел.

В итоге Париж восстал против императора, который, по мнению горожан, предал их. Прошло совсем немного времени с тех пор, как они восторженно приветствовали Наполеона III и его прекрасную императрицу. Теперь их презирали. Раньше так же обстояло дело и с королями. Бонапарты уподобились королям, а Париж еще восемьдесят лет назад азартно и решительно отверг монархию. Все возвращается…

Благодаря этим дням я смогла получить представление о типичной обстановке в Париже накануне революции.

Когда Франция в очередной раз провозгласила себя республикой, улицы Парижа охватило буйное волнение. Больше никаких королей. Никаких императоров. Страна будет народной.

Впрочем, это никак не остановило наступления немецкой армии. Сентябрь уже близился к концу, когда неприятель нанес решающий удар. Капитулировал Страсбург, один из последних оплотов французов, и немцы двинулись на Париж.

Потом грянула ужасающая новость: король Пруссии занял Версальский дворец.

Напряжение нарастало. Из магазинов стремительно исчезало продовольствие. Николь сказала, что мы должны запастись продуктами. Если у нас будет достаточно муки, то, по крайней мере, сможем печь хлеб. Поэтому мы скупали все, что могли.

Затем настал день, которого я никогда не забуду. Николь отправилась на поиски продуктов, и пока она отсутствовала, начался артиллерийский обстрел.

Я услышала взрыв и предположила, что на окраине города идет бой. Испугавшись за Кендала, я впервые подумала о том, что следовало послушать барона. Мы должны были покинуть Париж.

Больше взрывов не было.

Кендал находился в мастерской с Жанной. Он делал уроки. У меня уже несколько недель не было заказчиков, так что мастерская превратилась в классную комнату.

Меня волновало долгое отсутствие Николь, и я уже собралась выйти на улицу, чтобы встретить ее, когда услышала голос консьержа.

Я сбежала вниз. В вестибюле стоял подросток.

— Мадам Коллисон, — обратился он ко мне, — вы не могли бы поскорее прийти в Hфpital St. Jacques? Вас там спрашивает одна дама.

— Дама?

— Мадам де Сент-Жиль… Ее ранило. Проклятые немцы…

От ужаса у меня подкосились ноги. Тот взрыв! Они обстреливали Париж, и Николь…

Я бросилась было бежать в больницу, но вспомнила о Кендале.

— Подожди одну минуту, — сказала я подростку. — Я должна предупредить домашних.

— Мадам де Сент-Жиль ранена, — сообщила я Жанне. — Пока меня не будет, присмотри за Кендалом.

Жанна кивнула. Я могла на нее положиться.

К счастью, больница находилась неподалеку.

Я с трудом узнала лежащую на узкой койке Николь. Ее переодели в белую рубашку, на которой проступили пятна крови.

Упав на колени возле койки, я впилась взглядом в ее лицо.

Николь узнала меня, но видно было, что ей это далось нелегко.

— Кейт, — прошептала она.

— Я здесь, Николь. Я прибежала, как только мне сообщили.

— Они обстреливают Париж. Мы окружены… Я спешила домой, чтобы сказать тебе…

— Тебе лучше молчать.

— Я должна говорить, Кейт.

— Нет, — возразила я, — ничего ты не должна. Тебе что-нибудь нужно? Чем я могу помочь? Тебе больно?

Она покачала головой.

— Я… почти ничего… не чувствую. Со мной что-то не так.

— О Николь! — прошептала я, охваченная раскаянием и стыдом.