По пути домой я размышляла над тем, какая же все-таки обыденная у меня жизнь… как, впрочем, и жизнь всех окружающих. Я легко могла представить себе Франческу пожилой женщиной, по-прежнему занятой заботами о хозяйстве отца-священника. Именно такая жизнь и была ей уготована. А что ожидало меня? Бесконечно долгие и однообразные годы, проведенные в маленькой деревушке, где мое светское бытие будет ограничиваться вечерами, подобными сегодняшнему? Что ж, в принципе, такая жизнь могла быть достаточно приемлемой. К тому же меня окружали бы люди, к которым я искренне привязана…
Но неужели же я тут и состарюсь?
Мне почему-то было очень грустно. Иногда, оглядываясь назад, спрашиваешь себя, не предвидела ли я тогда, пусть на уровне подсознания, все те события, которым уже было предназначено разрушить до основания мою мирную жизнь.
Меня все больше охватывало смутное беспокойство. Когда отец возвращался из поездок за рубеж, я забрасывала его вопросами. Он бывал при прусском и датском дворах, а также при самом пышном из всех — дворе Наполеона Третьего и его обворожительной супруги, императрицы Евгении. Он описывал величие этих дворов, манеры и обычаи знатных вельмож, сильных мира сего. Его описания были такими красочными, что я будто воочию видела богатые фиолетовые и золотые одеяния особ королевской крови, мягкие пастельные тона французских особняков и более грубые сочетания цветовых пятен при германских дворах. Мне безумно хотелось посмотреть на все это своими глазами. Моей тайной мечтой было добиться признания в качестве великой художницы, ни в чем не уступающей своему отцу, а вслед за признанием посетить весь этот сказочный мир. Родись я мужчиной, вполне возможно было бы на это рассчитывать, но я была заточена в женское тело и пребывала в том мире, который мужчины создали только для себя. У женщины в нем имеется свое особое предназначение. Она необходима для воспроизводства рода, и при этом служит весьма приятным развлечением. Кроме того, она является живым украшением дома своего повелителя, помогает ему решать жизненные проблемы, поддерживает его в трудные минуты, но всегда стоит несколько позади, чтобы каким-то образом не затмить, упаси боже, сияющее величие главного действующего лица.
Вершиной моих притязаний было Искусство. Однако, когда я обнаружила, что мои миниатюры ценятся столь же высоко, как и миниатюры моего отца, но только лишь потому, что их авторство приписывается ему, я была взбешена и возмущена до глубины души несправедливостью и тупостью окружающего мира. Теперь мне стало понятно, почему некоторые женщины столь категорически отказываются следовать сложившимся стереотипам и признавать мужское превосходство.
Когда мы в тот вечер вернулись домой, нас там с нетерпением ожидал Джеймс Кэллум.
— Приношу свои извинения за столь поздний визит, мистер Коллисон, — поклонился он, — но мне совершенно необходимо было увидеть Иви.
Он был так взволнован, что с трудом произносил слова. Иви подошла к нему и попыталась успокоить, взяв за руку.
— Что случилось, Джеймс? — спросила она. — Ты… получил приход!
— Увы, нет. Но я получил… предложение. Все зависит от того, что по этому поводу… думает Иви…
— В таком случае, быть может, имеет смысл все это ей рассказать, и тогда уже узнать, что она думает, — вполне резонно заметила как всегда практично мыслящая Иви.
— Вот как обстоят дела, Иви. Мне предложили ехать в Африку… в качестве миссионера.
— Джеймс!
— Да, и они считают, что я должен ехать туда с женой.
Увидев радость на лице Иви, я даже не осмелилась взглянуть на отца, так как знала, что он сейчас пытается справиться с весьма разноречивыми чувствами.
— Иви… но это же прекрасно! — услышала я его голос. |