Чирус посмотрел на меня чуть ли не весело и гарантировал:

— Тебя скоро досыта накормят. Обрыгаешься, падло.

— Тем более, — миролюбиво сказал я, потянулся к бутылке водки.

Безумный не сводил с меня настороженного взгляда.

— Ножа коснешься, пулю глотнешь, — важно заметил он, поигрывая стволом «нагана», направленного в нашу сторону.

Я налил водки в фужер, выпил ее, медленно, чтобы не спровоцировать Безумного, протянул руку к вилке, наколол сардинку, закусил ею и, тщательно взвесив все обстоятельства, решил: на этот раз обойдусь без помощи Марины.

Вилка еще летела в Безумного, а я уже рванул Чируса на себя. Не сильно рванул, так, чтобы Уличкин предпринял ответные действия. Чирус сдержал мой напор и инстинктивно потянул ^скованные руки на себя. Я максимально постарался помочь ему в этом добром намерении, потому что судьба Безумного меня уже не волновала. Если выстрела не последовало, значит, я, как всегда, не промазал. При необходимости могу и цыганскую иглу так оросить, чтобы противник сразу на тот свет ушел. А вилка — оружие пострашнее цыганской иглы.

Подниматься на ноги с прикованным ко мне Чирусом мы стали одновременно. Только он сумел на этот раз опередить меня. Чирус понял — достать оружие из кармана не успеет, а потому, как и я, обратил свое внимание на экспозицию, украшающую стену.

Я проиграл несколько секунд, схватив саблю. Пока резким движением в сторону мне удалось стряхнуть ножны, Чирус успел нанести удар. Кремневый наконечник — не сабля, к нему ножны не полагаются. Расстояние между нами не позволило противнику как следует размахнуться, вдобавок я инстинктивно прикрыл шею предплечьем. И в то время, когда президент Уличкин вытаскивал из раны оружие с тысячелетней историей, я успел развернуть клинок и с оттяжкой вверх, словно на тренировке в ближнем бою, освободился от прикованного ко мне Чируса. Нанести очередной удар он не успел. Мелькнувший сахарным оттенком обрубок кости сменился фонтанчиком крови; Чирус упал на колени и дико заорал, прижимая к груди руку с начисто отрубленной кистью. Кровь шла и у меня, из раны на руке, привычно лежащей на сабельной рукоятке. Несмотря на это, ударная левая легко развернула в воздухе оружие остро отточенным лезвием вниз и, отступив на шаг в сторону, я тут же нанес рубящий удар сверху, заставив Чируса замолчать навеки. Знаменитый «полет ласточки», отточенный мной на сотнях тренировок, развалил президента «Витязя» до пояса.

Только теперь я заметил, что в комнате находится свидетель моих военных подвигов. Стоящая у двери Марина опустила тяжеловатый для женских рук «ТТ» и заметила:

— Тебе бы еще мою шпильку использовать.

— Вполне, — чуть дрогнувшим голосом соглашаюсь с секретаршей. — Видишь, специально для нее запчастью разжился.

Я продемонстрировал Марине кисть руки, соединенную наручниками с моим запястьем. Марина отбросила пистолет в сторону, и освободила меня от сувенира. Затем она рванула со стола скатерть, оторвала от нее узкую полосу, усадила меня на стул и, разрезав рукав пиджака, стала бинтовать предплечье.

— Ты, видимо, рядом с Сережкой полежать хочешь, — бормотала Марина, пытаясь остановить кровь.

Я совершенно не чувствовал боли. Точно так, как сидящий напротив Безумный, из глаза которого торчала вилка с увесистой рукояткой.

— Хорошо он тебя угостил, — констатировала секретарша, наложив жгут.

— А как там Гена с Мотей?

— Как по заказу, — показала в улыбке свои остренькие зубки Марина. — Они ничего не успели понять. В отличие от твоих пациентов. И зачем тебе это нужно?

— Как зачем, Марина? Только ради записи. Жаль, Ляхов смылся.

— Никуда он не смылся, — бросил появившийся в комнате парень в десантной форме.