Я улыбнулся. Похвала из уст такого человека значила многое.

– Спасибо! Но это уже начальству решать.

На мгновение я ощутил налёт грусти. Санников и Белов – унтера, с которыми я успел сдружиться – служат в учебном взводе. После выпуска меня переведут в другой, обычный взвод. Как часто я смогу видеться с ними? Как сложатся мои отношения с новыми сослуживцами? Так много вопросов, и все без ответа.

Следующий день после выпуска для вчерашних рекрутов официально считался выходным. Полагалось увольнение. Я встрепенулся. Снова, пусть ненадолго, попасть в город, забуриться в «Камуфляж», оторваться от души. Ведь у меня, благодаря бабушке и дедушке, теперь были деньги, причём довольно значительные. Гуляй – не хочу.

Снова подкатить к Ольге. Особист – я знал это точно – заступает на дежурство по батальону, в городе его не будет, так что никто не помешает нам поваляться на койке. После того как я нарочно сделал всё, чтобы порвать отношения с Василисой, снова захотелось женского тепла и ласки. Я чувствовал, как во мне закипает кровь и бушуют гормоны. Природа, она, зараза, такая, против неё не попрёшь.

Сунулся к взводному насчёт увала – и получил эпичный облом.

– Рядовой Ланской, вынужден вас огорчить: приказом командира батальона вам запрещены увольнительные в город и вообще нахождение вне расположения воинской части.

Я впал в лёгкий ступор.

– Ваше благородие, а могу я узнать причину этого запрета?

– Конечно, – кивнул взводный. – Господин полковник делает это в интересах вашей же безопасности, Ланской. Практика показывает, что стоит вам только покинуть часть, как у вас и, соответственно, у нас начинаются сплошные неприятности. Сидите на жопе ровно, рядовой Ланской. Вам всё понятно?

– Так точно.

– Тогда можете идти. И да, поскольку отдых вы всё-таки заслужили, я освобождаю вас от занятий и работ. Можете идти.

– Слушаюсь! – откозырял я.

Известие, что меня сделали «невыездным», меня огорошило. Нет, я догадывался, что какие-то краники после истории с бандитами мне перекроют, но чтобы настолько… Лишить законного увала – это же уму непостижимо!

Наверное, в иной, гражданской жизни, я воспринял бы это иначе. Наоборот, расценил бы как заботу обо мне. Подумаешь, не пустили в город, где меня могли съесть злые волки и убить нехорошие дяди. Но когда ты в армии, система ценностей меняется, ты смотришь на вещи под иным углом. И лишение увольнения казалось не заботой, а наказанием, причём незаслуженным. К тому же после недавней истории с покушением я не был уверен, что в части мне будет безопасней, чем в Череповце.

Полный гнетущих дум, я поплёлся в казарму (отныне мне, как полноправному солдату, было необязательно совершать все перемещения бегом). С личного разрешения взводного мне разрешалось валяться на кровати в дневное время. В другое время я сделал бы это с превеликой охотой: желание есть и желание спать были постоянными спутниками с первого дня службы. Но сегодня в сторону заправленной грубым шерстяным одеялом койки даже смотреть не хотелось.

Я сел на табурет и, прислонившись головой к спинке кровати, задумался. Даже глаза закрыл. Мысли лезли разные, в основном обидного характера. Я ощущал, как меня переполняют злоба и раздражение ко всему серому, зелёному и армейскому. Хотелось схватить табуретку, на которой сижу, расколотить её к такой-то матери, отпи-нать ни в чём не повинные кровати, повалить их, напиться, устроить мордобой и прочие акты вандализма.

– Лан, ты чего такой смурной?

Я открыл глаза и увидел перед собой Санникова. После того как мне довелось его выручить (о втором случае он даже не подозревал, считая, что ему просто повезло и бандиты о нём забыли, когда похитили меня), наши и без того хорошие отношения переросли в искреннюю дружбу.